— Я тебе больше скажу. — Его дыхание было судорожным и поверхностным. — Это Лев предложил позвать
Смех нарастал, хор дикого веселья.
Корнелиус потянулся было к плечу Эллиота, но отдернул руку.
— Но я рад, что прислушался к нему. Я знаю, ты отлично поработаешь. — Он склонил голову набок. От дыма и алкоголя его глаза покраснели и налились злобой. — Если, конечно, ты не хочешь, чтобы мы пригласили кого-нибудь другого.
Он ждал, пока смысл этой последней фразы дойдет до Эллиота.
— Что ж, думаю, пора продолжить веселье, не так ли?
На парковке оставалась только его машина. Она стояла среди пустых отсеков, как что-то забытое или невостребованное. Над головой лениво моргали галогеновые лампы.
Вечеринка в доме Корнелиуса была в самом разгаре. Эллиот радовался, что ушел оттуда, понимая, что это еще одно место, куда он никогда не вернется. Демичев и Корнелиус посовещаются, конечно. Забеспокоятся, не подведет ли он их, можно ли, в конце концов, рассчитывать, что он справится с порученным ему простым заданием. Потому что он до сих пор не пришел в себя, потому что зол на них за рискованное предприятие, которое сорвалось лишь по его вине. Может, они даже поделятся своими сомнениями с Нелли Валландер и другими гостями, расскажут им свою версию этой печальной истории.
Да, он всегда был веселым парнем, душой компании. Всегда был готов услужить. Слишком готов, как оказалось.
В Англии Тереза уже, должно быть, вернулась к матери. Больше никаких мистера и миссис Эдвардс из Тернэм-Грин. Спит, наверное, в кроватке, которую он нашел для нее, с чудесными перламутровыми инкрустациями на передней спинке, и обнимает во сне синего слоника, свою любимую игрушку. Почти наверняка он не увидит дочь до самого слушания, которое Гарриет Шоу по-прежнему полна решимости выиграть.
Гарриет всегда полна решимости.
Он сидел за рулем, пытаясь представить миг победы, насладиться его воображаемым теплом. Но на этот раз ничего не получалось, вообще.
Если Тереза вырастет в Праге, она забудет его. Он станет для нее далеким иностранным дядей, говорящим на непонятном языке, само его существование станет неудобной темой для разговора.
Хуже, чем вообще не существовать.
Сколько бы он ни злился, сколько бы ни боролся с судьбой, Эллиот всегда подспудно знал, что конец будет один. Как и предыдущий, этот брак Эллиота был обречен еще до его заключения.
Он завел мотор и выехал с парковки. Лишь оказавшись на дороге, он понял, куда направляется.
28
Жизнь шла своим чередом, словно ничего не произошло. Керстин Эстлунд читала последний выпуск «Экспрессен» в кафе на центральном вокзале. Она часто забегала сюда по пути на работу. Это было суматошное, шумное место, полное одиноких путешественников, убивающих время.
В разделе искусств, рядом с фотографией картин Зои, вывешенных в ряд, точно знамена, в одном из подземелий «Буковски» была заметка. Корнелиус Валландер с умным видом таращился в камеру, разговаривая с представителем петербургского Эрмитажа. Статья гласила, что выставка отправится в Россию, Японию и США, после чего вернется в Стокгольм, где состоится аукцион. Россия не слишком богата, но некоторые российские покупатели уже высказали намерение обеспечить «возвращение на родину» хотя бы части работ Зои. По-видимому, это превратилось в вопрос национального престижа.
Керстин перечитала заметку с чашкой холодного кофе в руке.
В ней не было ни слова о поспешном завещании, ни единого намека между строк на то, что права собственности на многие картины могут быть под сомнением. Редактор раздела искусств не потрудился даже рассказать ей о статье, спросить, не продвинулась ли она в сборе доказательств.
В ходе расследования Керстин выяснила, что шурин главного редактора — партнер в «Буковски». Возможно, ему шепнули, что статью надо бы притормозить, неважно, есть в ней зерно истины или нет. Стокгольм — маленький город, Зоя была иностранкой, как и многие обворованные люди и музеи, которым она хотела оставить картины. А отношение ко всему чужеземному никогда особенно не скрывалось: мы — маленькая страна на студеном севере. Мы делаем все, чтобы наши поезда ходили, а в домах было тепло. Мораль начинается в доме и заканчивается за его порогом.
Когда люди смотрели на Зою, они видели лишь золото.
То же самое было, когда умер ребенок Керстин. Мир шел мимо, нарочито не замечая ее. Врачи говорили, с ним все будет хорошо. Приступы мерцательной аритмии прошли сами, без лечения. Необходимости в госпитализации не было. Керстин знала, что в педиатрии не хватает мест. Приходится экономить. Она даже слышала, как консультант сказал это одному из врачей-стажеров, выйдя из педиатрического отделения интенсивной терапии. Но она сделала, как ей советовали, и забрала ребенка домой. Поэтому, когда в ту же ночь его сердце остановилось, никого не было рядом, чтобы спасти малыша.
Отец ребенка давным-давно смылся в Лондон, чтобы стать актером. Их роман был недолгим и мучительным. Она даже не сказала ему, что беременна. Но в те первые несколько дней после больницы в отчаянии она даже думала попытаться найти его, пока не осознала всю бессмысленность этой затеи.
Через четыре недели из больницы пришло письмо с соболезнованиями и уверениями, что они никоим образом не виноваты в печальном повороте событий. Обследование было проведено по всем правилам. Она позвонила консультанту, потому что хотела услышать своими ушами, услышать его голос, что бы он сам все объяснил ей. Но ее заставили прождать десять минут, после чего повесили трубку. Она оставляла десятки сообщений, но ответа так и не получила.
В компенсации она не нуждалась. Она лишь хотела, чтобы кто-нибудь ей сказал
Это случилось два года назад, до того, как она познакомилась с Зоей. Оглядываясь в прошлое, Керстин гадала, смогла бы пережить это время без нее или нет. Снова и снова она пряталась в мире художницы и ее воспоминаниях.
Она отложила газету и уставилась в замызганное зеркальное окно. Половина десятого утра. Закутанные обитатели пригородов плотным потоком шли на работу, чуть быстрее, чем обычно, с чуть более хмурыми лицами из-за затянувшегося кризиса фондового рынка. Новое тысячелетие уже приобрело неприятный привкус, словно выдохшееся шампанское. Легкое начало дивного нового века, похоже, не светит. Путь к нему усеян незаконченными делами и несведенными счетами. Будущее таит в себе неясную угрозу.
В редакции она провела пару часов за компьютером, работая над очерком о российском флоте и его дырявых ядерных реакторах. Северному флоту русских хватит урана, чтобы отравить всю рыбу в Атлантике. Она хотела поговорить с редактором раздела искусств, но он все утро был на совещаниях. В обеденный