неприспособленного к жизни человека. Зою всегда тянуло к мужчинам, находящимся в поиске — поиске не из любопытства, но по необходимости. Она ощущала инстинктивное родство с ними, а они — с ней. В мире существовали пути, видимые лишь тем, кто их ищет. По крайней мере, так это понимала Керстин. Были связи превыше времени и расстояния. И в их признании таился особого рода покой.
У нее осталось лишь воспоминание о Зое на берегу, солнце сверкает на воде, дорожка мерцающего света протянулась до самого горизонта. Так одиноко ей не было с тех пор, как Зоя умерла.
Машин на улицах становилось все больше, желтый свет фар пронзал сумерки. У входа в метро она достала мобильный телефон и позвонила в «Буковски». Трубку взяла Сильвия.
— Это Керстин. Можешь говорить?
— Одну минуту, пожалуйста.
Голос Сильвии был образцом профессиональной корректности — верный знак, что она не одна.
Пискнул коммутатор. В уши Керстин ударил Моцарт. В вестибюле станции уличный музыкант принялся выдувать мелодию на губной гармошке, словно решив составить австрийцу конкуренцию.
Телефон пискнул вновь.
— Керстин?
Теперь Сильвия говорила почти шепотом. Керстин прижала трубку к уху, второе ухо закрыла ладонью.
— Я не вовремя, Сильвия?
— Что случилось? У тебя все нормально?
— Да. Просто хотела спросить, ты видела сегодняшнюю статью в «Экспрессен»?
— Да.
— Это правда? Они повезут выставку по всему свету?
— Не знаю. Знаю только, что куча народу приезжает посмотреть: русские, немцы, японцы. Есть большие шишки. Корнелиус счастлив
Музыкант начал притоптывать ногой, все его костлявое тело раскачивалось в такт музыке. У него была куцая рыжая бороденка, на голове — грязная коричневая ушанка.
— Что насчет Маркуса Эллиота? Есть о нем новости?
— Он был здесь недавно, сидел в библиотеке. Вид у него нездоровый.
— Но он все еще в Швеции?
— Думаю, да. А что?
— Неважно. Я думаю, не поговорить ли с ним еще раз, вот и все.
— Забудь об этом. Все, что ты скажешь, немедленно узнает Корнелиус. Я же тебе говорила, они старые друзья.
Люди текли мимо, спускались в метро, старательно огибая музыканта или решительно шагая вперед, глядя прямо перед собой.
— Ты права. Я знаю.
— Конечно, я права.
— Я просто…
— Что такое? — Сильвия многозначительно хмыкнула. — Только не говори мне, что он тебе
— Нет, он мне не
Сильвия объясняла кому-то дорогу. Керстин ждала, чувствуя себя дурой и жалея, что позвонила. Но Сильвия была единственной, кто на самом деле верил в ее историю, единственной, кто считал, что ее увольнение из «Буковски», напротив, было доказательством ее правоты. Разговоры с Сильвией убеждали ее, что она не сходит с ума.
— Керстин?
— Спасибо, Сильвия. Я скоро позвоню, хорошо?
— Ладно. Да, погоди, есть еще кое-что. Ничего особенного, но Корнелиус крайне возбужден.
— Из-за чего же?
— Они искали тот автопортрет, который Зоя написала в юности. Ну, ты знаешь.
— Парижский автопортрет? «Китайскую принцессу»?
— Ага. Ну так вот, похоже, проявился владелец. Утром пришел факс. Из Лондона.
Керстин выпрямилась, осознав, что до сих пор держит в руке незажженную сигарету.
— Лондон. Ну-ну. Вот так сюрприз. — Она сунула сигарету в рот и полезла за спичками.
— Похоже, ты разочарована.
Музыкант закончил концерт и огляделся по сторонам в поисках хоть чего-то: аплодисментов, признательности, вознаграждения. Но ничего не получил.
— Послушай, Сильвия, можешь раздобыть данные владельца: имя, телефонный номер? Я должна кое-что проверить.
…я видел сегодня на улице кое-кого, похожего на тебя, и подумал, что стоит написать тебе об этом, пока есть свободная минутка. Это была маленькая белая кошечка, такая мягкая и гладкая, несмотря на острые когти, что я расчувствовался и захотел подобрать зверюшку и погладить, хотя в этом не было ни малейшего смысла — и даже опасность инфекции. И все же она была такой красивой, я не мог оторвать от нее глаз. Как бы то ни было, я думал о тебе и о нашем плане встретиться в Вене. Полагаю, мне удастся выбраться, но до недавнего времени была масса дел, не последние из которых — пара конкурсов архитектурных проектов (которые, с удовольствием сообщаю, я выиграл). Один из них — проект самой большой в Советском Союзе гидроэлектростанции. Еще я работаю над эпическим кинофильмом «Броненосец „Потемкин“» о начале революции. Вообще-то почти все, что ты увидишь в этом фильме, — моя работа. Надеюсь, ты сможешь вскоре посмотреть его на большом экране в Швеции. (Невежливо так много писать о себе, не так ли? Но это не вежливое письмо; так что продолжу.)
Рад был узнать, что ты снова работаешь, особенно в театре. Не сомневаюсь, что ты отлично себя чувствуешь вблизи подмостков, ибо всю жизнь ты пишешь собственный потрет, моя маленькая гениальная актриса. По правде говоря, я не уверен даже, узнаем ли мы друг друга, если снова встретимся. Это безумие, то, что нас связывает. Мы во всем полные противоположности. Разные полюса. Как там в народе говорят? Противоположности сходятся. Что ж, похоже, это не всегда так.
29
Он занял комнату для гостей в северо-западном углу дома, с двумя маленькими створчатыми окнами в тени деревьев. Он спал на узкой кровати, укрываясь собственным пальто и одеялами, которые нашел в шкафу.
Он снял чехлы с мебели. Развернул ковры в прихожей и на лестничных площадках. Завел часы в гостиной, на кухне и в прихожей. Ему больше не было дела до Линдквиста. Он отпирал двери дубликатами ключей, всегда оставляя их в замках на всякий случай.
Он открыл окна в ее спальне, впустив чистый, соленый, напоенный сосновой хвоей воздух. Он протер пыль и поставил зимний букет в вазу на каминной полке. Стены он украсить не мог. У нее были работы других художников, в том числе несколько набросков Фудзиты, но все забрали для продажи, все, кроме иконы на лестнице. Зоя никогда не любила вывешивать свои картины. Говорят, она считала, что пишет их для других, а не для себя. Единственное исключение — «Китайская принцесса в Париже». Она хранила эту картину сорок лет, иногда выставляла ее, но продавать отказывалась. Для посвященных, таких как Корнелиус Валландер, это было еще одним доказательством, что картина имеет некую особую важность для создательницы, а значит, это наверняка автопортрет.
Но если все так, почему же Зоя рассталась с ней в конце концов? Она могла продать другие картины,
