– Скажите, Саша, нет ли у вас в Москве интересной и незамужней подруги?
– Что вы имеете в виду? – любопытствую я.
– Сашенька, Матвей человек одинокий, давно и безуспешно ищет свою половинку, – вступает Грегори. – Он думает, вероятно, что если мне так повезло, то и ему через тебя может улыбнуться удача.
– Неужели в Америке мало женщин? – недоумеваю я.
– Их просто нет, – горячо заявляет Матвей. – Точнее сказать, внешне некоторые американки могут напоминать женщин, но души в них, доброты, искренности ни на грош. А уж внешне – и вовсе сплошной силикон…
– А какой вы хотели бы видеть свою избранницу?
– Ну, допустим, такой, как вы. – Он смотрит на меня с одобрением.
– Ну-ну, Матвей, остынь и не смущай мою даму, – недовольно произносит Грегори.
– Я непременное подумаю, Матвей, кто бы мог вам понравиться из моих незамужних подруг, – обещаю я, стремительно прокручивая в голове все возможные варианты. Было бы здорово познакомить его с Анькой. Она второй год живет одна после развода. Хотя мужским вниманием и не обделена, но все ее романы раз от раза все грустнее и как-то безысходнее. Вот и будет ей Матвей презентом от меня… в благодарность за все! Ну, а если Анька откажется, можно познакомить его с душевной Белкой. У той, правда, ребенок проблемный: не признающий авторитетов, задиристый, непредсказуемый. Захочет ли он принять нового заокеанского папу?
Любопытно, почему подобный вопрос ни разу не возник в моем легкомысленном сознании?
– Скажите, Матвей, а если у подруги будет ребенок, вас это сильно смутит?
– Напротив, – обрадовался тот, – я давно мечтаю о ребенке, а никто мне его так и не подарил.
– Прости, Матвей, – перебивает наш диалог Грегори, – ты что-нибудь еще заказывать будешь?
– Нет-нет. – Матвей суетливо полез за бумажником, чтоб расплатиться за свой обед.
– Не волнуйся, Матвей. – Грегори делает царственный жест рукой, после которого тот мигом перестает суетиться, откланивается и уходит.
– Видишь, – снисходительно ухмыляется Грегори, – так всегда.
– Что именно? – не разумею я.
– Своеобразная игра: он делает вид, будто бы собирается за себя заплатить, зная прекрасно, что всегда за него рассчитываюсь я.
– А зачем же ты это делаешь?
– У Матвея нет таких материальных возможностей, как у меня, поэтому он никогда не отказывается проехаться за мой счет.
Мне не совсем понятно злорадство Грегори. Если он знает мелочность Матвея и она ему неприятна, то зачем лишний раз его в том поощрять? А коль скоро он понимает затруднительность положения своего приятеля и желает его выручить, тогда к чему красноречиво подчеркивать свое превосходство? Скорее всего, Грегори хочет в очередной раз продемонстрировать мне свою состоятельность и немыслимое великодушие.
Снова сижу на почтительном расстоянии от письменного стола, наблюдая за интенсивной деятельностью Грегори. Раз десять к нему заглядывает секретарша с разными вопросами по разным поводам. Постепенно он начинает закипать, я это вижу.
– Почему ты раздражаешься? – спрашиваю его.
– Не понимаешь? Она отрывает меня от серьезных проблем своими глупостями. При этом сегодня не передала важный месседж. Просто позабыла. Хорошо, что мой менеджер вовремя зашел и напомнил о переговорах. Хоть это не его обязанность. Но она систематически обо всем забывает. Путает бумаги. Ужасно бестолковая. Проблема в том, что уволить я ее не могу.
– Как это? Даже если ты настолько недоволен ее работой?
– Представь себе.
– В чем проблема?
– Она женщина – раз. Черная – два. Мать-одиночка – три. Мне могут предъявить обвинение в дискриминации. Здесь это просто.
Вот это да! Вот это законы и порядки.
В нашей стране уволить женщину, даже без отягчающих обстоятельств, не составляет никакого труда. А уж беременную или мать-одиночку и вовсе не возьмут на работу под любым предлогом…
…Помнится, я несколько лет после развода бегала в поисках работы, готовая на любой размер денежных выплат. Но как только работодатели узнавали о наличии у меня маленького ребенка, тут же беззвучно закрывали перед носом дверь.
Пока Анька не устроила меня в свою редакцию, я довольствовалась разовыми заработками, иногда абсолютно нелепыми. Разматывала километры какой-то дурацкой проволоки, с тем чтобы затем скрутить ее в разрозненные связки определенного размера и длины. По пятнадцать рублей за связку. Расклеивала объявления. Распространяла многообразную, ярко-оформленную полиграфическую продукцию. Рекламировала декоративные свечки всевозможных расцветок и конфигураций из Словении. Продавала китайские биодобавки. Эквадорскую бижутерию. Очистительно-восстановительные средства. Соевые шницели (при правильном приготовлении не отличимые от куриного мяса). Одним словом, все, что было возможно унести на себе и впарить доверчивым гражданам. Кстати, это получалось у меня виртуозно: я была артистична, словоблудлива и напориста, мои продажи каждый раз были похожи на маленький спектакль. Спектакль, после которого я (как настоящий артист, сумевший выжать из зрителя нужную реакцию) чувствовала себя вымотанной и опустошенной. Выхода у меня не было: данные виды заработка позволяли не только посещать лекции в институте (параллельно втюхивая многочисленным однокурсницам все, что я в тот момент распространяла), но и оставаться с ребенком, когда бабушка начинала терять терпение. Несмотря на то что она приняла на себя максимальную долю моих материнских обязанностей, все же порой буквально выматывалась с Димкой. Он был шкодливым и непоседливым. Периодически бабуля не выдерживала, сдавала свой пост и скоренько улетала на недельку-другую к родителям в Израиль. Насовсем, правда, перебираться туда она не желала, несмотря на регулярные мамины доводы и уговоры.
Бабуля поясняла свое упорство непереносимостью жаркого климата, что-то лопотала про московских приятельниц, которые без ее общества зачахнут, или прикрывалась родными могилками, которые именно ей непременно надо прибирать по весне и осени. Однако главным мотивом звучала надобность дожить свой век среди ёлочек-березок и умереть на Родине. Маму подобные аргументы только раздражали.
– В моем возрасте, – однажды строго резюмировала бабушка, – вредно менять среду обитания, – и для убедительности добавила: – Так сказал мне опытный психолог.
Я знала, что бабушка недоговаривает. Ей попросту не хотелось оставлять нас с Димкой. Она привыкла чувствовать себя нужной и полезной. Ей казалось, что я не справлюсь со всеми бытовыми сложностями, и была в том полностью права. Только благодаря бабуле я окончила институт и сумела устроиться, наконец, на постоянную работу.
Бабушка-бабулечка, как мне тебя не хватает…
– Алечка, очнись, – извлекает меня из задумчивости Грегори, – сегодня вечером мы с тобой идем на бродвейский мюзикл.
– Ух ты, – живо реагирую я, – неужели самый настоящий? Ты меня балуешь.
Грегори, довольный, улыбается. Смотрит на часы:
– Через десять минут я ухожу на переговоры. Ты же спустишься на лифте вниз, на улице сразу повернешь направо, пройдешь примерно два блока и на той же стороне увидишь вывеску «New York Cosmetics». Запоминаешь?
– Да, – киваю я, – что я сделаю дальше?
– Ты откроешь дверь и зайдешь в косметический салон. Произведешь нужные процедуры, я за тобой забегу после и рассчитаюсь.
– А… что за нужные процедуры? – спрашиваю осторожно.
– Алечка, ну ты сама сообрази, что тебе необходимо, только сначала непременно посоветуйся с
