власть, а это не одно и тоже.
— Хорошо, называй как хочешь. Оккупация Пиктляндии сильно подняла твой рейтинг в глазах киммерийцев. Что дальше?
— Киммерийцы были свободными, потому что они не были богатыми. — Сказал я. — Даже вожди не знали, что такое роскошь. Теперь все изменилось. У каждого моего воина, который участвовал в походе, теперь много рабов и золота. Те, кто в походе не участвовали, начнут им завидовать. Они будут присылать своих сыновей ко мне на службу. С некоторыми из них у меня сложатся хорошие отношения, с другими — нет. Понятное дело, я буду возвышать первых, а не вторых. Из их среды я буду выделять лидеров, которые со временем займут места вождей в кланах. Через несколько десятилетий все вожди будут моими людьми. Все старейшины будут ветеранами битв, проведенных под моим командованием. Мне не нужно будет ничего делать. Они сами провозгласят меня конунгом на тинге.
— Да, масштабный план… — Кивнул Мордред. — Развернутый во времени… Даже гуманный в чем- то…
— Гуманнее не бывает.
— А в ближайшее время ты чем планируешь заниматься? — Полюбопытствовал Оттон. — Не хочешь взять недельный отпуск? Поплаваем по Отражениям…
— Нет. — Я покачал головой. — Не могу. Тем более, что в ближайшее время я планирую жениться.
Моя реплика вызвала за столом всеобщее оживление.
— На ком? — Заулыбался Оттон. — На той черненькой с Лазурных Островов, которой ты обещал, что…
— Нет. Я женюсь на пиктке.
— Ты же всегда их презирал! — Изумился Жерар.
— Я подумал над твоими словами, дядюшка, и пришел к выводу, что шовинизм — недостойное явление в рядах нашей Семьи. Тем более, что мы и сами — не люди.
— Хорошенькая? — Полу-вопросительно, полу-утвердительно поинтересовался Джулиан, наливая себе апельсинового сока.
— Хорошенькая, будь уверен.
— А как зовут? — Спросил мой отец.
Я вздохнул и признался:
— А вот этого я пока еще и сам не знаю.
Их было сорок девять. Претенденток. Поначалу их было еще больше, но когда мы избавились от беременных, замужних, слишком старых и слишком уродливых, их осталось сорок девять.
Ни одна из них не собиралась становится моей женой.
Всех их мы переловили в ходе масштабной контр-террористической операции, приуроченной к четырнадцатому покушению на мою драгоценную персону. Операция была чистой воды прикрытием, поскольку на этот раз мы ловили не пиктских убийц-патриотов, а пиктских принцесс.
Я называю их «принцессами» для удобства. На самом деле настоящих принцесс в этой компании было штук десять, не больше. Остальные были дочерьми знатных, богатых и влиятельных пиктов.
Похищение принцесс уже спровоцировало несколько мятежей. Мои разведчики с тревогой докладывали о нарастающей волне недовольства. Все мои усилия по усмирению этой страны готовы были пойти прахом. Но я полагал, что овчинка стоит выделки.
Несколько дней принцессы содержались в не самых лучших условиях. Не то что бы совсем в плохих, но… скажем так — для принцесс непривычных. Служанок не было, кормили их простой пищей один раз в день, а охранники-киммерийцы, посмеиваясь, на ломанном пиктском языке обсуждали, какую цену за принцесс дадут работорговцы с Лазурных Островов. Слыша эти разговоры, принцессы пугались и бледнели. Некоторые падали в обморок.
Спустя несколько дней было объявлено со всей определенностью, что их и в самом деле продадут в рабство. Всех.
Кроме одной.
Та девушка, которая выиграет у меня партию в шахматы, станет моей женой, и, соответственно — герцогиней всея Пиктляндии.
Играть в шахматы или нет — дело сугубо добровольное. Тем не менее, почему-то играть захотели все.
В то время я жил в большом дворце, отнятом у одного из пиктских королей. В назначенный день были освобождены сорок девять комнат этого дворца. В каждой комнате посажено по принцессе. Перед принцессой — шахматная доска. У дверей — охрана.
Начался сеанс одновременной игры…
За последние годы я стал играть в шахматы значительно лучше — спасибо дяде Джулиану. Во время моего пребывания в Аваллоне мы с ним время от времени устраивались в библиотеке и коротали вечерок за бутылкой красного и одной-двумя партиями. Правда, таких вечерков было меньше, чем хотелось бы — Джулиан постоянно находился в разъездах, а у меня была очень насыщенная программа обучения, оставлявшая мало свободного времени. Иногда я играл в шахматы с Марком, но редко. Марк предпочитал настольный теннис.
Тем не менее, я был уверен, что играю в шахматы неплохо. Устраивая всю эту затею с пиктскими принцессами, я больше всего опасался, что выиграть не сумеет ни одна. Это была бы катастрофа.
Катастрофы не произошло.
Наоборот.
Если бы я знал, что игра в шахматы — любимое развлечение здешней золотой молодежи, я бы не стал относиться к предстоящей игре с таким легкомыслием.
Когда я понял, что пиктские принцессы играют в шахматы лишь немногим хуже меня, было уже поздно. Я проиграл двенадцать партий, а еще пять сумел свести к ничьей.
Итого — семнадцать. Семнадцать невест! Кошмар!
Я заметил, что киммерийцы, охранявшие принцесс, начали посматривать на меня с особенным уважением. Они-то были уверены в том, что я проиграл специально. Я же, в свою очередь, был уверен, что семнадцать жен — это чересчур даже для бессмертного.
Проигравших принцесс увели, а слуги начали роскошно украшать комнаты выигравших. Другие слуги вносили в комнаты изысканные блюда. Третьи — платья и украшения. Каждая принцесса должна была быть уверена, что выиграла она одна.
Затем с каждой прекрасной принцессой пришел побеседовать и познакомиться ее прекрасный принц. Точнее, не принц, а герцог.
Все принцессы вели себя по-разному. Одни кокетничали, другие проявляли к своему будущему супругу полнейшее равнодушие, третьи хотя и держались с достоинством, но — это было видно по глазам — мысленно уже примеряли пиктляндскую корону к своей голове.
В конце беседы я задавал каждой принцессе один и тот же вопрос. Я интересовался, какой свадебный подарок она хочет получить.
Одна захотела украшений, вторая — земель, третья — привилегий для своих родственников, четвертая — платьев, пятая — участия в правлении… Потихоньку я начинал скучать. «Неужели, — думал я, — столь блестяще пройдя первое испытание, ни одна не сумеет пройти второе?»
К счастью, этого не произошло. Предпоследняя принцесса произнесла те самые слова, которые я уже и не надеялся услышать.
Я еще раз взглянул на нее — изучая, запоминая… У нее была чистая белая кожа, черные глаза и длинные темно-каштановые волосы, ниспадавшие, когда она сидела, до самого пола. Спокойный, ровный взгляд. Белое платье.
— Ты назвала свое имя, — сказал я на прощание. — Но оно слишком длинное, как и все остальные ваши имена. Нет ли у тебя какого-нибудь другого, покороче? Может быть, прозвище?..
— Есть. — Негромко ответила она. — Гвенуйфар.
