оперативники, способные куда на большее. Одним из них был Вершигора. Вот тогда-то, еще не завершив операцию, задуманную Петром Ивановичем, я впервые встретился с одним из питомцев этого гнезда Петрова. Тем самым Петровичем, который меня ножиком одарил. Как это было, вспоминай… Да, тогда Леонард Павлович выдернул меня прямо из сауны, где одна подающая большие надежды музыкантша так и не успела разбартеровать свою невинность на принадлежащую мне скрипку работы Штайнера…
По приказу Вышегородского я вылетел в Кишинев, спасая от ареста цеховика Вершигору, вкладывавшего деньги в произведения искусства. На следующий день, когда прокурор подписал постановление об аресте Вершигоры, он уже был в Южноморске и тихо лежал на дне, отращивая усы. Я не знал, зачем понадобился этот спектакль, до тех пор, пока Вершигора не стал своим человеком для Колотовкина, контролировавшего прохождение героина через наш солнечный город. Тем более мне снова предстояла командировка в Москву…
– Петр Иванович, у нас все готово, – доложил я, с удовольствием следя за тем, как он пытается дотянуться кончикам пальцев к носкам штиблет. Ишь ты, зарядку он делает, в долгожители лезет. Ну, конечно, сперва наел пузо, понабирался гастритов и холециститов, а теперь о физкультуре вспомнил. Опоздал, все хорошо делать вовремя. Брал бы с меня пример, и не нужно было бы столько пыхтеть во время единственной попытки прикоснуться к собственной ноге.
– Возраст, – он оторвал лицо бурякового цвета от живота, начинающегося с солнечного сплетения, и попытался оправдаться, – но в твои годы я был хоть куда.
– Вы и сейчас хоть куда, – без всякой лести говорю ему, потому что такому человеку дорога открыта куда угодно, хоть в крематорий. И в такой обстановке он не может не корчить из себя большого начальника, привык, наверное, даже когда храпит; вырывающиеся из гнилого нутра звуки напоминают марш энтузиастов “Руководствуясь историческими решениями…”
– Какой именно товар предстоит перекидывать? – специально интересуюсь чуть быстрее, чем следовало бы из-за того, что эти показательные фантазии на физкультурные темы мне порядком надоели.
– Не следует быть слишком любопытным, – с отеческими назиданиями в просевшем голосе поведал мне Петр Иванович, подправляя пояс адидасовских штанов на круглом, как у древнеиндийского божества, пузке. – В твоем салоне уже продаются модели старинных парусников, заключенные в бутылки?
– Продаются они плохо, – делаю вид, что понимаю буквально слова собеседника, – все-таки дороговато, сто пятьдесят рублей.
– Ну и хорошо, – заключил он, надевая спортивную кофту, – тебе передадут точно такую же модель. Однако должен заметить, что твой вариант не устраивает только концовкой. Поэтому сувенир приобретает иностранец-турист, но учти, стоянка его судна в Южноморске всего один день, ровно через месяц. Петр Иванович довольно похлопал себя по животу и внезапно с нотками самокритичности дал понять, что беседа подошла к концу:
– Как говорит твой тесть, холм над могилой павшего героя. Передай ему большой привет.
– Непременно, – пообещал я, вспомнив об имеющихся в моих архивах фотографиях, которые были добыты втайне от Вышегородского. Когда имеешь дело с типами, олицетворяющими ум, честь и совесть нашей эпохи, в запасе всегда должно быть нечто, позволяющее держать их за кадык. А на фотографиях Петр Иванович наглядно доказывал, что холм герою не помеха, и в числе павших он пока не значится.
– Спасибо, Петр Иванович, – вежливо ответил я и с неподдельным уважением пожал его властную длань, – непременно передам.
Потом все было проще пареной репы. Операцию люди Петра Ивановича провели ювелирно. Ровно двадцать минут понадобилось им, чтобы извлечь необходимую вещь из квартиры известного коллекционера. Придя с работы, он заметил беспорядок в квартире и отсутствие, как ему казалось, в надежном тайнике самого дорогого экспоната. Тут же вызвав милицию, он поведал об исчезновении личного имущества в виде национального достояния. В то время, когда криминалисты только начинали колдовать над местом преступления, человек с товаром приземлился в Южноморске. Подменить сувенирную бутылку следующим утром для гражданина Косых, регулярно поставляющего свои поделки в салон клуба-студии “Солнышко”, не составило особого труда из-за большого наплыва посетителей. Расхождений в весе сувениров практически не было, умелец почему-то всегда набивал полые макеты судов металлом. Спустя несколько часов Косых, предъявив билет и паспорт на фамилию Владимирова, вылетел в город Волгоград. Подлинный гражданин Косых еще четыре года назад заявил в милицию города Ашхабада об утере своего самого главного документа.
В тот же день два старинных парусника, картину и несколько предметов декоративно-прикладного искусства приобрел один из многочисленных иностранных туристов, заглянувший в салон вместе с женой и двумя дочерьми.
Мне казалось, операция закончена, тем более свои деньги я уже заработал, однако тогда только все и началось. Рябов обнаружил в одной из рам на складе клуба-студии “Солнышко” тайник с небольшим пакетиком героина. После этого началось такое, что лишний раз вспоминать не хочется. Вряд ли сам Вершигора догадывался, для чего на самом деле внедрялся в окружение Колотовкина. Для него нет ничего слаще, чем сражаться с преступностью, и пресловутый Петрович сыграл на этом.
Не рухни Союз, все бы сложилось совсем иначе. А тогда все эти Петровичи уже не столько думали об уничтожении непокорных наркобаронов и прочей нечисти, как о расчистке лично для себя мест под солнцем. Мы с Рябовым сумели спасти жизнь засвеченного самым невероятным образом Вершигоры, уничтожили бригаду Колотовкина, выполнили работу рвущего когти кто куда пресловутого отдела “С”.
Еще до окончательного развала страны мы с Петровичем встречались дважды: в получившем экономическую самостоятельность Вильнюсе и не переименованном пока Фрунзе. В те годы Петрович назывался Орловым. Почти как подаренный мне нож. Правда, не плясал, но традиции соблюдал. Тогда все Петровичи назывались так, как будто третьего им не дано: или Орловы, или Соколовы. К тому времени я уже был самостоятельным человеком, а потому мягко отказался оказывать прямое содействие, однако не оставил Петровича без доброго совета. Нейтралитет – это куда ни шло, но снова подписываться работать на кого-то после смерти тестя я не собирался. Тем более догадывался, кому было выгодно, чтобы пакет с наркотой стал пробным шаром в прорубленном окне в Европу под названием “Солнышко”.
Я ведь привык работать честно, а Петровичи до сих пор своих методов не меняют, равно как и их предшественники много лет назад. Правда, не так нагло, втихую, тем более пример ближайшего окружения товарища Кастро их чему-то научил. Те жизнями расплатились за то, что засветилась их торговля наркотой исключительно для экономического могущества родины. К чему был риск Петровичам, когда они обладали громадьем ценной информации, в какой квартире что лежит. Надо же было чем-то заняться после сопровождений всех этих Леди Джеек в командировки и выбросом из окон не сумевших приспособиться к новой реальности партийных функционеров.
Тем более заработать на искусстве можно больше, чем на тех наркотиках, но с гораздо меньшим риском. То, что с квартирами у них сильно похужело, это я во Фрунзе понял. Частные коллекции – они не резиновые.
Времена, действительно, изменились, упростив задачу. Дорогостоящие методы работы по предварительной слежке перед ограблением уходили в прошлое, экономя средства и время, которые те же самые деньги. Кого они уже могли очередным трупом удивить? Работали, в основном, дешево и сердито.
В то время, я еле-еле успел спасти собирателя Хождаева, переправив в Голландию не только его, но и коллекцию. Боже, какой вой тогда поднялся – караул, для советской родины потеряны бесценные сокровища, куда смотрят наши славные органы? В отличие от этих чересчур переживающих крикунов, я был уверен: сокровища Хождаева принадлежат именно ему, а не папе- импотенту, а вернее – его стоящим исключительно в одну сторону органам.
Несколько миллионов заработал, можно подумать, событие. Что, кроме этого
