флота не отстали».
— Ну да, уже тогда моряки соображали, что скорость конвоя определяется скоростью самого тихоходного судна… — заметил старпом.
— Предки это знали куда лучше нас.
— А что, книга твоя прямо из восемнадцатого века? Как дожила до нынешних времен?
— Перепечатали ее в конце двадцатого, а в двадцать первом страницы были залиты в пластик. Так что тыщу лет проживет.
Пока Бульбиев разливал коньяк по стаканам, Сухов открыл книгу на следующей закладке.
— Вот… «Пункт восемнадцать. О сушении парусов… Должен приказать своему капитану, дабы по вся дни, когда время допустит, парусы сушены были: как для збережения оных, так и для учения матрозов». Разве ж это не здорово?
— Так вот почему ты мучаешь экипаж бесконечными приборками и тренировками, — старпом цедил из граненого стакана коньяк.
— Идем дальше… «Пункт двадцать пять. Не стрелять по неприятелю прежде надлежащей дистанции… Капитаном, или командором кораблей не стрелять из пушек по неприятелю прежде, нежели они столь близко придут, чтоб можно вред учинить, под штрафом отнятия чина, ссылкой на галеру, или под потерянием живота, по разсмотрению дела».
— Подпустить как можно ближе — и расстрелять из всех стволов. Ёшкин кот… Сейчас такую тактику считают самоубийством.
— Это всегда было рискованно. Но, как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанское… — Сухов глотнул коньяку, как простой воды. — А вот еще замечательный пункт. «Двадцать седьмой. Во время бою надлежит тщаться взойтить выше неприятеля… Когда флот к неприятелю в бой приближается, тогда аншеф командующему надлежит по крайней возможности тщатися так взойти, дабы неприятель у него всегда под ветром был. Однакож все с добрым порядком, дабы не отнял один у другова ветру и не помешал бы один другому по неприятелю стрелять, но держаться во ордер баталии и чинить промысл над неприятелем, под лишением живота». Ну как тебе, Семен Петрович? Неужто не греет душу?
— Коньяк ее греет, Петр Иванович… Я не очень понимаю твои исторические восторги, но согласен: предки наши были не дураки и дрались за Россию до последнего.
— А я о чем? О том, что память их посрамить никак не возможно.
Ночью Сухова разбудил топот над головой. В каюте было темно. На верхней палубе кто-то снова и снова громко стучал. Военмор прислушался и понял, что стук раздается с потолка его собственной каюты.
— Свет! — приказал Петр.
Зажегся ночник. Никого не видать.
— Полный свет!
В каюте засияли все четыре светильника. Потолок был пуст. И чист — ни единого следочка. А топот не прекращался.
«Я свихнулся?» — спросил себя командир фрегата.
Ответа не было.
Сухов поднялся с койки и быстро, но без лишней спешки оделся. На потолке топотали.
— Дежурный офицер! — позвал Петр.
Корабельный «Каштан» соединил его с командной рубкой. Посреди каюты возникло объемное изображение. Дежурный офицер в легком скафандре сидел в кресле перед командным пультом.
— Дежурный офицер старший лейтенант Иванов-Третий. За время моего дежурства происшествий…
— Отставить. Вот что, Коля. Послушай, пожалуйста, что у меня творится.
— Слушаю, Петр Иванович, — произнес штурман.
Топот, как назло, стих. Полминуты дежурный офицер вслушивался в тишину, нарушаемую лишь дыханием командира.
— Ничего не слышу, Петр Иванович.
— Стихло. Но надо бы проверить.
— Я пришлю дежурного механика.
В дверь каюты постучали.
— Разрешите войти, Петр Иванович? — раздался негромкий голос Спивакова.
— Входите, Аристарх Львович.
Адъютанта подняло с постели шестое чувство. Каким образом кондуктор чуял, что у командира возникла надобность в нем, оставалось загадкой и для Сухова, и для всего экипажа.
— Подожди, Коля, с механиком. Сейчас мой адъютант тут пошукает.
— Что случилось, Петр Иванович? — спросил кондуктор Спиваков.
Неведомый топотун снова забегал по потолку.
— Ага, — только и сказал адъютант.
И подпрыгнул. Махнул руками, пытаясь сгрести топотуна. Не вышло. Но теперь топотало уже не на потолке, а рядом с дверью.
— Компактный… — протянул Аристарх Львович. — И быстрый.
— Кто это может быть?
— А хрен его знает. В Галактике много чего водится.
— Дежурный офицер, — произнес Сухов.
— Здесь, Петр Иванович. — В каюте снова возник сидящий за пультом старлей Иванов-Третий.
— Коля, распорядись, чтобы сюда принесли инфракрасные очки или прицел.
— Слушаюсь.
Через минуту в дверь каюты постучали.
— Господин капитан третьего ранга. Тепловизор.
— Просунь в щель. Только очень осторожно.
Спиваков приоткрыл дверь. Матрос подал очки… Но топотун оказался проворней. Он выскочил в коридор, мазнув матроса по волосам.
В коридорах и на палубах фрегата была устроена настоящая барская охота на крупного зверя, организованная по всем правилам — с загонщиками и стрелками. В ней участвовал суточный наряд, усиленный изнывающими от безделья механиками машинного отделения и техниками БЧ-шесть.
Десятки матросов и сержантов были вооружены губными гармошками, трещотками и алюминиевыми кастрюлями и мисками, которые взяли на камбузе. По команде загонщики двинулись по коридорам «Котлина», изо всех сил колотя по посуде, вопя и производя всевозможный шум. Они гнали сбежавшего из командирской каюты топотуна на засаду, устроенную перед реакторным отсеком.
Разумеется, загонщики тотчас перебудили спящих подвахтенных. Из кают и кубриков полился отборный флотский мат. Впрочем, несколько любопытных матросов, сержантов и мичманов поспешно оделись, чтобы присоединиться к охоте. Раз уж сон слетел, почему бы не поучаствовать в празднике?
Стрелки были вооружены тепловизирами и инфракрасными очками — в расчете на то, что невидимая «дичь» не может мгновенно изменять температуру своего тела и нескольких секунд хватит, чтобы ее засечь и поймать. Они с нетерпением ждали, когда появится зловредное существо. Наготове была ловчая сеть и два полицейских станнера, не пойми для чего попавших на фрегат.
Однако топотун каким-то чудом сумел остаться невидимым для засады, прорвался сквозь ряды загонщиков и ушел на верхнюю палубу. Тогда облаву было решено повторить, и вот уже нарушителя спокойствия гнали по верхней палубе к командной рубке.
Петр Сухов сидел в каюте и следил по корабельной связи, как идет охота. При этом он поглядывал на пустую выдвижную полку и пытался вспомнить, чего именно там не хватает.
— Эврика! — наконец вскричал он. — Кактус сбежал!
— Какой еще кактус? — удивился находящийся с ним на связи кондуктор Спиваков.
— Красный такой, марсианский…
— Так ведь это не кактус вовсе, а зверь такой чудной! — воскликнул Аристарх Львович. —
