всегда на шаг опережая соглядатаев Антипы. «Это все равно что гоняться за ветром», как образно выразился посланник тетрарха через несколько месяцев после того, как Пилат обратился к Антипе за помощью.
Позже, оказавшись наедине с наместником, Корнелий просил разрешения высказаться. Пилат понимал, какое недовольство у Рима может вызвать эта отсрочка, и с надеждой смотрел на своего верного слугу. Разумеется, пусть говорит!
— Если человек хочет поймать ветер, наместник, глупо гоняться за ним, как это делает Антипа. Надо поставить парус и ждать.
— Иными словами, предвидеть, куда он подует? Это невозможно! Наши патрули ловят воров, которые раскинули свои шатры в пустыне, но этот человек сегодня ночует в одном месте, а завтра — в другом. У него нет лагеря, нет шатра, нет дома. Нельзя предвидеть, где он окажется в тот или иной день! Я уверен в этом. Он избегает Тивериады, Кесарии и Иерусалима.
— Насчет Иешуа не знаю, но Иуда далеко не глуп. Он знает, что Антипа гоняется за назаретянином, и должен понимать — время на исходе. Если он останется в пустыне надолго, ему конец. Но в Иерусалиме, на Песах, целая армия сторонников будет ждать своего царя.
Узнав, что Пилат вместе со своим двором находится в Иерусалиме, Никодем пригласил наместника к себе в имение. Пилат прибыл в полдень с необычно большим эскортом и провел долгий и приятный день в роскошных банях друга. Вечером его ждал столь же богатый пир.
Утром Никодем и сын повезли Пилата в пустыню, чтобы полюбоваться чудом — недавно построенным акведуком. Место преобразилось до неузнаваемости, с чем Пилат и поздравил своего друга.
— Да ты настоящий провидец, Никодем! — воскликнул он.
— Напротив, друг мой, не я, а ты. Именно ты способствовал дальнейшему процветанию всей Иудеи!
— Боюсь, Иудея предпочитает смерть процветанию.
— Я не совсем понимаю…
— Много идет разговоров о каком-то иудейском царе, долгожданном Мессии. Скажи, Никодем, неужели люди и впрямь столь наивны, что считают, будто можно уничтожить власть римлян, доверившись человеку, который якобы творит чудеса?
— Есть люди, способные взбудоражить целые толпы, но они по большей части бесправны. Они находят свою аудиторию в деревнях, где жители ходят в лохмотьях и весь день работают за кусок хлеба, такой, что я бы и собаке побрезговал бросить. В городах у них нет благодарных слушателей.
Несколько лет назад я видел человека, который очень неплохо управлял городскими толпами.
— Подобные люди встречаются редко. И крайне опасны для мира и спокойствия.
— Возможно, ты его знаешь. Иуда Искариот.
Глаза Никодема сверкнули.
— Знаю. Он сын очень богатого купца. Связался с какими-то радикальными элементами, и, насколько я помню, отец лишил его за это наследства.
В беседу вмешался сын Никодема:
— Иуда — ученик раввина, о котором я тебе рассказывал, отец. Помнишь?
— Того, который якобы презирает деньги? — со смехом воскликнул Никодем. — Расскажи Пилату, о чем вы с ним говорили.
— Я путешествовал по делам и слышал, как говорит этот человек. И чем дольше слушал, тем больше нравились мне его слова. Он вовсе не из тех, кто хочет избавиться от опеки Рима. Нет, вместо этого он говорил о Царстве Божьем. Я потом к нему подошел: думал, что такому человеку стоит помочь, но когда спросил, что смогу для него сделать, он ответил, что я должен распродать все нажитое и раздать деньги бедным, а потом уйти с ним в пустыню.
— Можете себе представить? — откликнулся Никодем-старший.
Пилат не ответил, лишь как-то странно глядел на молодого человека. А тот добавил вполне серьезно:
— И знаете, я едва не пошел за ним.
— Почему? — спросил Пилат.
Им вдруг овладело любопытство.
Молодой человек улыбнулся — загадочно и счастливо одновременно.
— Наверное, потому что сам никогда не решился бы поступить именно так.
— Он хочет разрушить Рим, — сказал Никодем. — Все они одинаковые, эти бунтовщики!
— Мы с отцом все время спорим об этом раввине.
— А все потому, что мой сын был еще младенцем, когда Иуда из Галилеи захватил храм. Он не помнит те времена и что тогда произошло.
— Я слышал разные истории, отец.
— Истории — это одно. А кровопролитие — совсем другое. Было время, когда я уже стал думать, что Иерусалим превратится в новый Карфаген — все люди перебиты, город разрушен, земля разорена.
— Он говорил о Боге, а не о восстании!
— А как разыскать этого человека? — спросил Пилат. Никодем с сыном удивленно взглянули на него. — Если он действительно такой великий врачеватель, — добавил Пилат, — я бы мог воспользоваться его услугами.
— Его очень трудно найти, — уклончиво ответил молодой человек.
— Ты мог бы сообщить мне, если он вдруг появится в Иерусалиме?
Молодой человек слегка склонил голову, делая вид, что это ему безразлично.
— Вы знаете, мы всегда готовы помочь, чем можем.
Оставшись наедине с Никодемом, Пилат поведал ему всю правду. Тот слушал внимательно и молча, прежде чем высказать свое мнение.
— Думаю, твой центурион прав. Сеян хочет войны. Он знает, ты исполнишь свой долг до конца, просто потому что обязан. Он надеется, что Иуда пойдет навстречу. И совершить такое ему вполне по силам. В Иерусалиме у него до сих пор много друзей.
— Я не могу не исполнить приказа.
А если я займусь Иудой? Ведь остальные, те, кто следует за Иешуа, люди самые простые. Без своего проповедника и особенно Иуды им просто не по силам поднять восстание против римских гарнизонов.
Мои приказы носят весьма специфический характер, Никодем. Всех последователей Иешуа надо оставить в покое. Если вдруг Иуда погибнет, Сеян знает, на кого можно возложить вину. Если я убью Иуду, мне придется перерезать себе вены.
Никодем задумался, потом заметил:
— Тогда исполняй приказы. Следуй им… до последней буквы.
Выбор наместника был невелик: он мог погибнуть от рук взбунтовавшихся евреев, а в случае потери гарнизона ему ничего не оставалось, кроме как покончить с собой. Но теперь во взгляде прокуратора засветилась надежда.
— Есть идеи?
— Давай назовем это шансом. Для нас обоих и для наших семей. И для Иерусалима тоже.
В шаббат с заходом солнца люди начали покидать город. К рассвету свыше пятидесяти тысяч человек выстроились вдоль дороги, ведущей к Сузским, или Царским, воротам. Ровно в полдень их Мессия оказался в самом центре толпы. Люди расступались, бросали на дорогу перед ним пальмовые ветви. Он торжественно въехал в город верхом на осле.
— Ветер пришел, — заметил Корнелий, наблюдая за происходящим с зубчатой крепостной стены.
Пилат мрачно кивнул, не отрывая взгляда от зрелища.
— Вот только бы этот ветер не оказался ураганом, который может сорвать наш парус, — ответил он.
