подтверждения она не получила и постоянно волновалась. Ничего не оставалось, кроме как ждать, а ждать Хейзел Бэннок никогда не умела. После ежедневного совещания со своими людьми в Хьюстоне и разговора с полковником Робертсом в Пентагоне ей каждый день предстояло заполнять еще восемнадцать часов.
Каждое утро Гектор брал ее с собой встречать местный пассажирский рейс из Эш-Альмана, столицы Абу-Зары. Они рассматривали лица всех выходящих пассажиров, но Утманна и Тарика среди них не было. У выносливости Хейзел тоже был предел, поэтому они не могли бегать по дюнам или нырять за кораллами у побережья больше семи или восьми часов в день. К счастью, решившись отчасти доверять Гектору и ослабив свою защиту, Хейзел получила возможность говорить с ним. Когда они спорили о политике, он заметил в ее первоначальных взглядах смещение вправо. Однако она по-прежнему яростно возражала против смертной казни и верила в святость человеческой жизни.
— Вы утверждаете, что во всем мире нет ни единого негодяя, сколько бы зла он ни совершил, который заслуживает смерти? — спрашивал Гектор.
— Это вправе решать только Бог. Не мы.
— Старик наверху часто шептал мне на ухо, когда головорез был у меня на прицеле: «Сними его, Гектор, мой мальчик!» А когда Господь призывает, Гектор Кросс повинуется.
— Вы законченный язычник.
Она не сумела скрыть улыбку. Он решил, что она верит на старый манер, без сомнений во всеведении и всемогуществе Иисуса Христа.
— Так вы считаете, что всякий раз, как вы встаете на колени, И. Х. включает свой телефон?
— Подождите и увидите, Кросс. Подождите и увидите.
— Вижу, вы недавно с ним поболтали, — сказал он, и Хейзел улыбнулась, загадочно, как Сфинкс.
Эти и другие такие же разговоры позволяли убить время. Однажды после ужина Хейзел увидела на полке за стойкой бара старые деревянные шахматы и бросила ему вызов. Гектор не играл с окончания университета. Они сидели за доской друг против друга, и он быстро понял, что Хейзел ничуть не печется о защите и надеется только на стремительные атаки. Когда она пускала в ход ладьи, сопротивляться было почти невозможно. Однако ему дважды удалось королевским конем сделать ей вилку на ферзя и короля. После дюжины напряженных схваток счет был равный.
На пятый день после прибытия Берни и Неллы в Сиди-эль-Разиг Гектор сказал Хейзел:
— Миссис Бэннок, сегодня я веду вас на ужин, хотите вы или нет.
— Продолжайте, и, возможно, вам удастся меня уговорить, — ответила она. — Мне следует одеться?
— По мне, вы и так прекрасно выглядите.
Он отвез ее на пляж в трех милях выше по берегу. Она следила, как он искусно устраивает очаг.
— Ладно, разводить огонь вы умеете, как настоящий бойскаут. А как насчет готовки?
— Идемте, нужно пройтись по магазинам.
До заката оставался всего час, но они отплыли на несколько сотен метров к его тайному коралловому рифу. Трижды нырнув, Кросс поймал шесть шестифунтовых каменных окуней соломенного цвета и двух больших омаров. Она сидела на коврике для пикников, подобрав по себя длинные голые ноги, держала в руке бокал с красным бургундским и смотрела, как он готовит еду.
— Ужин подан, — провозгласил Гектор наконец, и они стали есть, пальцами снимая с костей окуня сочное белое мясо, высасывая плоть из бронированных ног омаров. Остатки бросали в костер и смотрели, как они чернеют и обугливаются. Потом Хейзел встала.
— Куда вы? — лениво спросил Гектор.
— Плавать, — ответила она, — можете тоже пойти, если хотите.
Завела обе руки за спину и расстегнула застежку верхней части бикини. Потом просунула большие пальцы под эластичный пояс трусов и спустила их по бедрам до лодыжек. Подбросила ногой в воздух и на мгновение остановилась, глядя на Кросса. У него от радостного удивления перехватило дыхание. У Хейзел было тело женщины в самом расцвете: высокое, с полной грудью и плоским животом, с бедрами, которые гордо расширялись, отходя от узкой талии и образуя совершенный абрис этрусской вазы. Настоящая, естественная женщина, не копирующая модных порнографических старлеток. Она рассмеялась ему в лицо, дерзко и беспричинно, повернулась, побежала по пляжу, нырнула в низкий прибой и поплыла на глубокую воду, делая мощные гребки. На глубине она остановилась и со смехом смотрела, как он прыгает на одной ноге, сбрасывая плавки.
— Я иду, девчонка! — угрожающе крикнул он и побежал по песку. Хейзел завизжала в радостном ужасе, нырнула в пенную воду и поплыла от него. Он догнал ее, повернул к себе лицом и потянулся губами к ее рту. Она покорно положила руки ему на плечи и дождалась, пока его губы не оказались в нескольких дюймах. А потом высоко подпрыгнула, всей тяжестью навалившись на его плечи, и глубоко погрузила его под воду. Когда Гектор вынырнул, она была уже в десяти метрах от него. Он бросился следом, но, когда добрался и хотел схватить, обе ее ноги высоко взметнулись, она изогнулась и глубоко ушла в темную воду. Он потерял ее из виду и медленно поворачивался, дожидаясь, пока она вынырнет. Хейзел показалась ближе к берегу, и он бросился за ней, загребая руками и вспенивая ногами воду. Хейзел снова нырнула, как баклан за рыбой. Медленно и неуклонно она заводила его на отмель.
Неожиданно она встала по пояс в воде, поджидая, когда он приблизится, потом сама пошла навстречу. Они сомкнули объятия. Она ощутила его возле себя, большого, твердого, готового войти в нее, как она была готова принять его. Обвила его шею руками, обхватила его бедра ногами. Им потребовалось несколько мгновений, чтобы приспособиться друг к другу, потом он глубоко вошел в нее. Ей показалось, что он вот-вот дотронется до ее сердца.
— О милостивый боже! Вот кого я ждала так долго!
Она набрала воздуха и отдалась Гектору — без опасений, безоглядно.
К зданиям терминала они вернулись только за полночь. Гектор проводил Хейзел до ее комнаты и готов был уйти с последним затянувшимся поцелуем.
— Не будь глупцом, — сказала Хейзел, шире открывая дверь. — Заходи.
— Что скажут люди!
— Пользуясь твоей лирической терминологией, мне на это плевать! — ответила Хейзел.
— Отличная мысль! Давай.
Он усмехнулся, вошел и запер за ними дверь. Они вместе приняли душ, открыто и жадно разглядывая друг друга, когда смывали песок и морскую соль. Потом пошли в постель.
— Хемингуэй называл свою постель Отечеством, — заметил Гектор, когда они легли между простыней.
— Старик Эрни всегда был моим любимцем, — рассмеялась Хейзел, подвигаясь к нему от своего края постели. Они встретились на середине. Радостно и нежно занимались они любовью, но ее неизменно окрашивала трагическая нотка. Когда они временно изнурили друг друга, Хейзел, лежа в его объятиях и прижимаясь лицом к его обнаженной груди, негромко, но горько расплакалась. Он гладил ее по голове. Ему было так же горько.
— Я поеду с тобой, когда ты отправишься за Кайлой, — сказала она. — Не смогу остаться здесь одна. Только благодаря тебе я продержалась так долго. Я крепкая, не хуже твоих людей. Умею не поддаваться кризису, ты это знаешь. Ты должен взять меня с собой.
— А тебе известно, что у тебя самые голубые и красивые глаза на свете? — спросил он.
Она села и сердито посмотрела на него.
— В такое время ты позволяешь себе глупые шутки?
— Нет, моя дорогая. Объясняю, почему тебе нельзя со мной. — Она, не понимая, покачала головой, и он продолжил: — Дела могут пойти не так, как мы планировали. Мы можем застрять, слиться с местным населением и уже тогда попробовать выбраться. Такие глаза, как у тебя, арабы называют глазами дьявола. Первый же враг, который посмотрит тебе в лицо, сразу поймет, кто ты. Если я возьму тебя с собой, это вдвое уменьшит наши шансы на благополучное возвращение с Кайлой.
Она долго смотрела на него, потом ссутулилась и снова уткнулась лицом в его грудь.
— Это единственная причина, по которой я могу остаться, — прошептала она. — Я не стану делать ничего, что уменьшит вероятность спасти ее. Ты вытащишь ее, Гектор? Вернешь ее мне?
