больше финансовых средств из «закромов» фонда, на который, собственно говоря, Зубр трудился не покладая рук.
«Было время разбрасывать камни, теперь настало время их собирать», – написал он очередную фразу, но недолго думая стёр. Никакой философии, только факты. Какая уж тут философия, когда эти люди со своими миллиардами ставят себя выше Бога, решил он и начал сочинять текст заново.
Когда Зубр закончил, было уже далеко за полночь. Пригубив из большой чашки уже остывший чай, который всё-таки незаметно умудрилась ему подставить супруга, он несколько раз внимательно перечитал рапорт, удовлетворённо хмыкнул, после чего отправил файл на секретный электронный адрес.
Последние дни он пребывал в особом, мало свойственном его характеру состоянии. Было время, когда ему практически не было знакомо чувство обиды. Юрий Титович вообще считал, что обижаться – это удел слабых людей. Теперь же его словно подменили. Он готов был таить в себе злобу на всех и вся. Сейчас таким объектом оказался не кто иной, как сам Корсар. И в меньшей степени его воинственная тень – Пит Гудвин.
Как, чёрт возьми, могло случиться, что его не пригласили на юбилей фонда?! Тем более для этого не надо было лететь ни в какую Флориду, как предполагалось раньше, а всего лишь в старушку Европу, что Егоров всегда делал с великим удовольствием. Хорошо ещё, если о нём просто-напросто забыли. А вот если, скажем, не сочли нужным приглашать туда, где соберётся элита, этого Зубр пережить не мог. Будь он в курсе подобных правил, Юрий Титович, наверное, быстрее бы успокоился. Действующие агенты влияния, даже самого высокого класса, к коим причислял себя Зубр, на мероприятия фонда никогда не приглашались. Зубр невольно вспомнил о своей последней телефонной беседе с Блейком сразу же после серии убийств.
– Не могу понять, при чём тут журналистка? Как её могли убрать? – недовольно спросил босс.
«А мне откуда знать?! – хотел было взвиться от неслыханной наглости Зубр. – Спросите у вашего охранника. Или у него левая рука не знает, что делает правая? На журналистку никаких сведений не давали». – Но он сдержал себя лишь потому, что вдруг предположил, что босс вообще не в курсе, кто и как ликвидировал банкиров. Что Гудвин и некий его эмиссар в Европе сами вершили, так сказать, правосудие. А уж журналистка?.. Вообще ни в какие ворота...
Выслушав подробный рассказ о событиях в Москве с соответствующими разъяснениями, касающимися установок Гудвина, Корсар, похоже, так и остался неудовлетворён. По крайней мере, его странная фраза, которая скорее всего была цитатой, давала повод думать именно так.
– ...Логика иерархической вертикали не предполагает разделения властей по горизонтали, – важно, будто на актовой лекции, произнёс он. – Единство и цельность власти как естественная её потребность не предусматривают проявлений независимости суждений и действий ни на каком уровне... Вы поняли меня, товарищ?
Несмотря на всю заумность сказанного, Зубр без труда догадался, на что тот намекает. Но тогда счёл ниже собственного достоинства оправдываться и убеждать в том, что не ведёт никакой закулисной игры. Тем не менее зарубка на душе осталась. Поэтому, когда он услышал вновь сигнал заокеанского телефона, способного разбудить не только соседей по этажу, но и весь дом, Зубр даже обрадовался. На ловца и зверь бежит. Сейчас он и скажет боссу всё, что думает.
Но звонил не Блейк, а ставший ненавистным с недавних пор Гудвин. Холодно поприветствовав московского эмиссара, он уже собрался перейти к делу, но Юрий Титович его опередил:
– Как прошло празднование юбилея?
– Нормально, – односложно заметил Пит. Но потом почему-то решил добавить ещё фразу: – Шефу опять плохо.
– Не только ему, – зло парировал Зубр. – Я полагал, что меня тоже пригласят.
– Там был другой уровень. И даже лучше, что вас не было. Зачем лишний раз выставляться напоказ? Тем более сейчас, когда мои русские коллеги сбились с ног в поисках убийц.
– А я тут при чём? – удивился Зубр. – Странно. Это с вашей подачи Корсар разговаривал со мной почти что как с убийцей?
– Не обращайте внимания. У шефа свои тараканы в голове. А с другой стороны, уж извините, по вашей же наводке убрали банкиров. Стало быть, можно трактовать, что вы и есть заказчик. – В голосе Гудвина прозвучали ранее незнакомые нотки. Словно вдруг он решил намекнуть Зубру на его место во всей этой истории.
– Как вы смеете? – заверещал Зубр. – Я вам тут не Джеймс Бонд, бегающий с пистолетом.
– Какая разница?! Вы или ваш помощник генерал. Все мы в одной цепочке. Только об этом никто чужой пока не знает.
– Опять угрожаете?
От мерзкого волнения у Зубра пересохло во рту. Он залпом допил холодный чай и хотел прибавить ещё что-то, но Гудвин не стал больше слушать.
– Я же сказал, что звоню по поручению и не намерен обсуждать прошлое.
Гудвин быстро пересказал суть задания, которое назвать новым было бы неуместно.
– Удивительное совпадение. – Зубр даже позволил себе не к месту засмеяться. – Минут десять назад я отправил боссу рапорт об одном потенциальном кандидате на выборы. Кстати, о моём добром знакомом. Впрочем, его фамилию босс наверняка тоже знает.
– Нам не нужны ваши знакомые. Нам нужны кандидаты на историческую роль. Что-то вроде бывшего вашего президента Уралова... И не в единственном числе, а чтобы можно было выбрать, на кого ставить.
«Где же найти второго Уралова?» – подумал Зубр. Хотя к «бывшему» его личное отношение сильно изменилось.
– В рапорте я частично написал свои предложения. В порядке личной инициативы. Вы же наверняка перлюстрируете почту Корсара. Прочитайте.
– Уж непременно, – невозмутимо ответил Гудвин. – Но сейчас речь уже идёт не о вашей инициативе, а о задании. Так что работайте, Зубр. Щипайте свою травку.
В трубке пошёл непрерывный сигнал отбоя.
– Вот и поговорили. Мерзавец, – вдогонку отключённому абоненту бросил Зубр.
Ещё минут десять он метался по уснувшей квартире, словно разъярённый зубр в загоне. Разговор с шефом службы безопасности Блейка основательно вывел Юрия Титовича из равновесия. Что-то слишком много тот стал брать на себя. И вообще, странно, что в последнее время связь с Корсаром почему-то всё чаще и чаще осуществлялась не напрямую, а исключительно через Гудвина.
Неужели Блейк опять слёг? И возможно, окончательно?! Отдаёт последние указания? Ведь выборная тема уже добрый десяток раз всплывала в их разговоре. Это он, Зубр, давно убедил Корсара, что 2008 год для них бесперспективен, нужно думать о будущем. Почему же сейчас Гудвин вновь отдаёт приказания, когда машина уже запущена? Может, Корсар и здесь стал подозревать Зубра в неком неповиновении? И что это вдруг сейчас будто жареный петух клюнул? Срочно запускай кандидата.
Уже отходя ко сну, учёный муж Юрий Титович Егоров успел подумать о том, что Россия вообще так и не научилась выбирать. Да и реальных выборов в ней, по сути, как не было, так и не ожидается. То лидера вносит в Кремль волна народной эйфории, то народу находят преемника... Блейк далеко не дурак и наверняка думает также. Ведь после тех далеко не самых трудных усилий, когда Западу удалось протолкнуть в лидеры Холмова, никаких усилий в этом направлении не предпринималось. А тут пожалуйста, быстрей, быстрей! Может, пользуясь полным доверием одряхлевшего Корсара, Гудвин ведёт свою игру? Пит фигура, конечно, сильная. Но не самостоятельная! Неужели, предчувствуя уход со сцены Корсара, он решил стать «слугой двух господ»?! Но тогда чьим слугой? Ясно одно: празднование юбилея фонда обернулось серьёзными тектоническими подвижками в головах иерархов. Это уже серьёзно.
Ворочаясь в кровати, Зубр никак не мог отключиться от дум. Он то и дело вскакивал по какой-нибудь надобности. То бежал на кухню, то к стеллажам, чтобы уточнить всплывшую в памяти цитату, то взбивал подушку, которая неожиданно казалась ему излишне жёсткой. Причины такого нервического состояния лично ему были понятны, хотя Егоров не хотел себе в них признаваться.
Для него президентская гонка, особенно не эта, а будущая, была предметом серьёзной внутренней ломки. Новое задание унии очень кстати прозвучало в унисон с его потаёнными устремлениями, которые он, естественно, не собирался обсуждать на уровне Гудвина. Минувшие годы, после того как Юрий Титович ушёл из большой политики, он был крайне озабочен тем, что демократические завоевания начала девяностых и связанные с ними надежды россиян стали таять на глазах. По его мнению, нынешняя, да и предыдущая «кремлёвская команда», все больше и больше скатывалась к методам управления Политбюро. И это Егорову было очень обидно. Если не сказать больше – больно! Ведь он считал себя одним из пионеров демократических преобразований в России. Помимо того, будучи болезненно самолюбивым, как герои-мальчишки из книг далёкого детства, он никак не мог простить Кремлю и «семье», что его слишком рано практически вынудили навсегда отказаться от политических притязаний.
Но кто спрашивает актёра, какую звёздную роль он желал бы исполнить?! Не «кушать подано» всю жизнь, в самом деле? А ведь у него была такая роль! Всю свою сознательную жизнь Егоров с маниакальным упорством лелеял надежду занять пост первого лица государства. Пророка в своём отечестве. Он бы довёл в стране демократические преобразования до логического конца. Не остановился бы, как Уралов, последствия чего страна хлебает до сих пор.
Куда там! Выбор пал на тёмную лошадку. Хотя сегодня Зубр не мог не признать того факта, что «лошадка» оказалась весьма прыткой. Однако это обстоятельство никак не могло приглушить глубоко засевшее где-то в подсознании желание
