есть тот перелом, которого добивались — раз Валя захотела выздороветь, она выздоровеет. Болезнь подвигалась вперед. Гречкин мрачнел, унылой становилась Ольга Федоровна, а Светлана впадала чуть ли не в восторг — все идет хорошо, Валя переломила болезнь!
— Ей лучше! — убеждала Светлана терявшего голову Дмитрия. — И желтушность меньше, и тошнит не так сильно! Разве при ухудшении это возможно?
Но как сама Валя ни сопротивлялась болезни и как ей ни помогал продуманный курс лечения, болезнь усиливалась. После утреннего обхода Гречкин внес в журнал запись: «Угроза токсической уремии в связи с отсутствием функции почек. Считаю необходимым срочную операцию». Перед этим он совещался с Ольгой Федоровной, потом вызвал Дмитрия.
— Наше лечение интенсивно, но оно не может спасти вашу жену, — впервые он употребил слово «жена» вместо прежнего «знакомая». — Если не принять, не скрою, очень рискованных мер, больная умрет не дальше, чем завтра к ночи.
— Какие меры? — прошептал Дмитрий, не глядя на врача.
Гречкин объяснил, что остается одно, — удаление капсулы, в которой покоится почка. Видимо, ткань капсулы переродилась, что и вызвало нарушение нормальной функции. У больной не работают обе почки, из осторожности они оперируют одну левую, двойной операции больная может не вынести.
— Вам нужно мое согласие? — с усилием спросил Дмитрий.
— Мы ставим вас в известность. Операция будет произведена сегодня ночью.
В этот день Гречкину позвонил Курганов.
— О Вале запрашивают из Москвы и Красноярска, — сказал Курганов. — Зайдите ко мне, если свободны.
У Курганова сидели Усольцев и Миша. Телеграмма из Москвы сообщала, что группа новоселов, не веря в эффективность лечения на месте, запросила помощи из центра. Министерство предписало Красноярской больнице немедленно командировать в Рудный специалиста. Телеграмма из Красноярска была подписана Ригорским, доцентом медицинского института. Ригорский обещал прилететь завтра к вечеру, просил радировать состояние больной и лечение, чтоб в дороге поразмыслить.
— Ломакина работа, — оказал Миша. — Не верит человек в наши собственные возможности. Он все это и организовал.
Гречкин размышлял над телеграммой из Красноярска.
— Вам неприятен приезд Ригорского? — спросил Курганов. — Считаете ненужной эту консультацию?
— Нет, почему же? Ум хорошо, два лучше. Мне не нравится, что Ригорский прилетит завтра вечером. Боюсь, это будет поздно.
— Неужели нет никакой надежды?
— Надежда есть. Маленькая, но есть.
— Тогда почему вас смущает, что он прилетит завтра?
— Нужно провести рискованную операцию. Прилети Ригорский сегодня, может, он сам бы и прооперировал. А откладывать нельзя — это единственный шанс сохранить ей жизнь.
Курганов переглянулся с Усольцевым. Усольцев забарабанил пальцами по столу. Миша хотел вступить в разговор, но раздумал. Курганов шумно вздохнул.
— Положеньице… Ладно, вам виднее. Делайте операцию!
— Можно идти, Василий Ефимович?
— Составим ответ — сообща, так до конца сообща.
Телеграмма, набросанная Гречкиным, насчитывала почти сто слов — Гречкин старался не пропустить ни одного важного признака, привел свои назначения, сообщил о предполагаемой операции.
— Через час наш доцент будет читать донесение, — сказал Курганов, вызывая секретаря.
Вечером в больницу принесли вторую телеграмму из Красноярска. Ригорский сомневался в целесообразности операции — вызванное ею новое потрясение организма может привести к трагическому исходу.
Гречкин бросил телеграмму на стол.
— Пойдемте в палату, — невесело сказал ом Ольге Федоровне.
Валя все понимала, могла отвечать. Врач ласково заговорил с ней:
— Ты держишься молодцом, Валя, это хорошо. Но с почками у тебя не в порядке, надо посмотреть, что там такое… Ты не тревожься, операция легкая!
Гречкин не мог отделаться от ощущения, что Валя разбирается в своем состоянии больше, чем ей следовало бы. Он погладил ее руку и вышел с Ольгой Федоровной.
— Будете ассистировать. Что там доцент ни телеграфирует, ждать нельзя.
Дмитрий в эти дни работал в вечернюю смену. Возвращаясь в поселок, он ночью заходил в больницу, потом шел спать и утром опять появлялся. В эту ночь он сидел с Надей. Валю отвезли в операционную. Операция продолжалась тридцать пять минут, во втором часу Валю в полном сознании — она слабо улыбалась Дмитрию — пронесли в палату. Надя поспешила за ней, Дмитрий прошел с Гречкиным в его кабинет.
— Как вы думаете?.. — начал Дмитрий, но врач не дал ему закончить. Ничего он не думает, он идет спать. Утро вечера мудренее. Утро покажет, что к чему.
Дмитрий возвратился домой и лег. Сосед-геолог сделал вид, что спит. Последние дни он старался не разговаривать с Дмитрием, не подавал ему руки, отворачивался, чтоб не встречаться взглядами. Дмитрию передавали, что геолог хлопотал о переселении в другую комнату и кричал в конторе: «Не хочу жить с этим скотом!» Дмитрий потушил свет, размышлял об операции. Сосед вдруг вскочил, подошел к койке Дмитрия, минуту всматривался в него в темноте, слабо озаренной унылым светом с улицы.
— Послушайте, что с вами? — спросил он.
— Со мной ничего, — ответил Дмитрий. — Вале сделали операцию.
— Операцию? Сегодня ночью?
— Только что. Теперь нужно ждать утра.
— Что будет утром?
— Утром станет ясно, останется ли она жива.
Сосед заговорил с большой осторожностью: — Не теряйте надежды, Дмитрий.
— Я не теряю надежды.
Геолог возвратился на свою койку. Дмитрий слышал, как он ворочался. Под утро Дмитрий забылся в коротком сне. Проснувшись до рассвета, Дмитрий поспешил в больницу и столкнулся с выходившей после дежурства Надей.
— Надя! — сказал Дмитрий, замирая. — Надя!..
Надя схватила его за руку.
— Жива! — воскликнула она. — Валя жива, Митя!
Дмитрий молча плакал, не отпуская Надиной руки.
7
Оперированная почка заработала через восемь часов после операции — сперва слабо, потом все энергичнее. И почти уже придушенные защитные силы организма воспрянули, в теле Вали новым огнем вспыхнула погасшая было жестокая борьба. А еще через несколько часов, как человек, приходящий в себя после беспамятства, стала пробуждаться и вторая почка. Операция была совершена на одном органе, она оказала возрождающее действие на соседние пораженные органы. Гречкин назвал это явление «рефлекторным действием», физик, вероятно, — говорил бы о индукции… Ни Гречкин, ни Ольга Федоровна, однако, не сделали из удачного исхода операции вывода, которого единственно ждал Дмитрий — что болезнь, наконец, сломлена.
— Болезни иногда похожи на маневренную войну, — сказал Гречкин. — То они берут верх над
