— Не любишь ты Георгия, если можешь так спокойно. Уйду, бери ты, обещаю не мучиться — разве это любовь? Я его не защищаю, он, может, многих хуже, но только так нельзя. Были бы мы вместе, не то, что сама отдавать, близко бы к нему не подпустила! Э, что говорить, не знаешь ты настоящей любви! У меня спроси, я знаю — как за мной ухаживал один, от хороших слов голова кружилась… Нет, не нужен он был — мне любовь нужна, а не брюки…
— Ты тоже не понимаешь моего отношения к Георгию, — грустно сказала Лена. — Я ведь от чистой души, Вера…
— От чистой ли? Может, от пустой? Пойдем, давно пора!
Глава восьмая
ЗЕМЛЯ, С КОТОРОЙ ВМЕСТЕ СТРАДАЛ
1
Игорь получил от Виталия несколько писем из Москвы. В дороге с Виталием случилось несчастье. На станции Тайга он повредил ногу, пришлось две недели проваляться в Новосибирске. Работы в Москве сразу не подыскалось, были трудности с пропиской, потом, правда, уладилось. «Вкалываю на одном объекте в Ростокино, — писал Виталий. — Заработок, конечно, меньше, чем у нас в последнее время в Рудном, ну, и ребята не такие дружные — живу скучно».
Главное, однако, было не в этом. Виталия мучило, что приходится изворачиваться и хитрить. Встретили его неожиданно, как героя. Приятелей и знакомых интересовало, как живут в тайге, не заносят ли пурги, не заедают ли медведи, хватает ли продуктов и одежды? Многие высказывались, что ему за героизм в спасении товарищей полагается орден. «Ты понимаешь, Игорь, я не мог сказать правду, почему уехал», — невесело признался Виталий. Ему помогло случившееся в дороге несчастье. Он даже родным объяснил, что повредил в Рудном ногу, лазить по горам больше не смог — пришлось вернуться в родную Москву. «В случае чего, ты меня не выдавай!» — просил Виталий. Случились с ним и другие странные события. Он освежил свой костюм, его подняли насмех: «Кто же теперь носит такие — отстал, брат, в своем медвежьем углу!» Зато таежное обмундирование всех потрясло. В Москве стоят холода, пришлось поневоле топать в валенках, ватных брюках, полушубке, меховой шапке, меховых рукавицах — по-сибирскому. И что ты думаешь? Ребята завидуют, пацаны глаз не сводят, даже девушкам нравится. «Вот как оно удивительно поворачивается, — меланхолически заключил Виталий последнее письмо. — Напиши подробнее, как поднимается наш дом? Я часто о нем вспоминаю! Меня, наверно, все проклинают, даже подумать об этом нехорошо!»
Игорь показал письмо Васе. Вася задумался.
— В принципе я держусь старого мнения, что Витька — пихлюй. Но и пихлюи иногда берутся за ум.
— Значит, ты считаешь?..
— У Витьки мозги набекрень, но, в общем, он неплохой парень. Я тебе скажу больше — он поторопился с отъездом. Не казнили бы его, в самом деле…
— Он боялся нашей вражды.
— Он себя боялся, Игорь. Не так уж пугала его наша вражда.
— Этого я не понимаю.
— А ты подумай и поймешь. Здесь все напоминает, что они с Сашкой натворили. Раньше говорили: «и стены вопиют». Он бежал от этих стен — их не разжалобишь.
Игорь обрадовался, что Вася относится к Виталию без ненависти. Про себя Игорь жалел Виталия, тому пришлось несладко, как бы там ни оценивать его вину. «Напишу, что его вовсе не проклинают!» — думал Игорь. Он знал, что в трудной московской жизни новое настроение Васи послужит Виталию некоторым утешением. Это было тем более важно, что теперь Вася не менял так часто свои настроения, как прежде. От его прежней разочарованности не осталось и пылинки. Он походил на сжатую пружину и словно ждал лишь момента, чтоб развернуться и ударить. Он был энергичен, хмур и груб.
Покончив с письмом Виталия, Вася заговорил о Мише:
— В понедельник будем Муху валить.
— Значит, конференция решена?
— Сегодня решили. Муха юлил, только не вышло.
— Ты думаешь, Мишу провалят?
— Для чего иначе и конференцию собирать? Усольцев выступит о воспитательной работе среди молодежи. Неужели ты думаешь, он погладит Муху по головке, хотя до сих пор они жили душа в душу? А если и погладит, мы ударим, не беспокойся!
— Кто — мы?
— Как — кто? Ты, я, Светлана, Надя, Семен — мало? А к ним прибавь ребят из других строительных бригад, ребят с рудника. Хватит, чтоб вставить фитиля…
— Я не люблю выступать, — нерешительно заметил Игорь.
— Я тоже не люблю. Мы многого не любим, что приходится делать. Так что готовь речь, Игорь.
Игорь дня два придумывал, что говорить, ничего толкового не придумалось. Он явился на конференцию расстроенный. Собственно, это была не конференция, а общепоселковое собрание, пришли все комсомольцы. Миша сидел в президиуме рядом с Усольцевым. Миша знал, что ему придется нелегко: Вася с товарищами взбудоражили массу и подбирают обвинения. Одно его утешало — обвинений этих было так много, что они теряли правдоподобность. Дойдет до разбора, вес будут иметь дела, а не настроения. В коротком докладе он прочитал план работы комитета, по всем пунктам было перевыполнение. Он не сомневался, что беспощадные цифры произведут свое действие. Открывая прения, он улыбался, пусть все видят, как мало беспокоят его интриги злопыхателей.
Улыбка его погасла после первого же выступления. Делового разговора не получилось. Тон задала Светлана. Она кричала о пьянках, о невозможности продолжать образование, обвинила комитет даже в том, что осень была дождливая, а зима суровая и что некоторые слабые душонки надломились.
— Выходит, секретарь обязан отвечать за характер каждого комсомольца? — с возмущением обратился Миша к Усольцеву.
— Влиять на характер обязан, — ответил тот.
В середине собрания выступил Вася. В этом человеке сидел демагог, теперь Миша видел это ясно. Наш комитет, кричал он, интересует число кинопосещений на членскую душу, а не сами души, ему все равно, какими глазами глядеть на экран, был бы экран! И получается — охват произведен, портреты ударников вывешены, и кино, и танцы под баян, а души не увлечены, в душах — пустота. От этой душевной пустоты и погиб Леша, а не от руки Саши Внукова, хотя никто не оправдывает и Сашу. Комсомольская организация не материальные ценности производит, тут перевыполнение на проценты считать не обязательно — важно настроение духа.
— За настроение делает ответственным, — пожаловался Миша Усольцеву. — Может, и за любовные неудачи комсомольцев отвечать?
Усольцев сказал, не поворачиваясь, он с интересом слушал Васю:
— Если любовных неудач станет много, придется и ими заняться.
Миша упал духом. «Теперь все! — сказал себе Миша. — Съели Мухина».
— Дай-ка мне слово, — попросил Усольцев, когда Вася кончил.
— Слово имеет парторг строительства! — объявил Миша и снова подумал: «Съели хорошего секретаря! Степан Кондратьич ни одной реплики не подал в защиту! Вот сейчас и он грохнет, а за что?»
Он был в таком смятении от непредвиденного оборота событий, что прослушал первые слова
