из Изюма раньше, чем предполагал. Первая же плавка цветного стекла по новым техническим условиям удалась на славу. Больше мне нечего было делать в Изюме. В последний свой день я вышел вместе с секретаршей начальника цеха — мой уход совпал с окончанием смены. Нам оказалось по пути. Проходя мимо ресторана, я пригласил ее пообедать, пообещав, что угощу ее так, как и в Москве не угощают.
— А я и не знала, что здесь так вкусно готовят, — сказала она, энергично расправляясь со шницелем.
— К сожалению, мне уже не пробовать этого местного чуда, — пожаловался я. — Не хочется покидать ваш чудесный городок, а что делать?
— А вы останьтесь, — предложила она. — Задержитесь дня на два — на три. Вы же говорите, что вам здесь нравится.
— Да, но отметка в командировке…
— Я вам сама отмечу — на три дня позже. Давайте вашу командировку. Завтра утром будет готова.
Мы погуляли по берегу, зашли в кино. Я купил билеты на два оставшихся вечера и вручил их секретарше.
— Пусть будут у вас. Я такие маленькие бумажки часто теряю.
Утром следующего дня я в последний раз пришел на завод. Девчушка удивилась, но вручила мне оформленную командировку.
— Что вы так заторопились? Я хотела отдать сама — вечером.
— Я думал, что мое присутствие при оформлении необходимо. Итак, до вечера. Жду вас у входа в кино.
С завода я побежал в гостиницу за чемоданом и успел к отходу поезда «Харьков — Москва». Не прошло и часа, как я навсегда распростился с гостеприимным Изюмом.
Некоторое время я еще думал: интересно, что сделала секретарша с лишними билетами? Продала? Кого-нибудь пригласила? Порвала с досады?
К Москве я подъезжал с приятным сознанием, что владею двумя свободными днями, законно оформленными как служебные.
На Курском вокзале я кинулся к камере хранения и сдал свой чемодан. Купив три роскошные красные розы, втиснулся в трамвай. Обед еще не наступил — в это время Нора должна была быть в общежитии.
Вахтерша была другой — и она решительно преградила мне путь.
— Еще и с цветами! Праздник какой, что ли?
— Мне надо наверх. В общежитие Камерного театра.
— Студийцы?
— Студийцы. Гусева Нора.
— Нет студийцев. Всех собрали и вывезли. Не то на спектакль, не то на иногороднюю экскурсию. Приходите через недельку, раньше не будут. Нет, розы не оставляйте — завянут до возвращения.
Я поплелся обратно на Курский вокзал — забирать чемодан и ехать к Саше.
8
— Видимо, твоей загадочной подруги, ради которой ты недавно даже часика нам с Раей не уделил, в Москве нет, — вернувшись со службы, констатировал Саша. — Иначе бы ты не забавлялся столько времени с Сережей, поджидая меня и Раю.
— Твоя проницательность не поддается описанию, — съязвил я. — Или предвидимость — мне это словечко нравится больше.
— Надеюсь, ты запасся свободными деньгами для более продолжительного, чем в прошлый раз, пребывания в Москве, — продолжал Саша.
— Ты прав — запасся. Но почему это тебя интересует?
— Ну, во-первых, нам с Раей хочется наконец с тобой пообщаться. А во-вторых, — Саша был невозмутим, — две дамы сейчас нетерпеливо ждут твоего прихода.
— Кто они? И откуда узнали, что я в Москве?
— Одной сказал я — и взял ее адрес. Другая и без меня всегда знает, где ты находишься.
— Ты не ответил на первый вопрос.
— Одна дама — твоя старая знакомая Оля Надель. Ты в свое время нас представил. Я повстречался с ней случайно, в метро. Она очень обрадовалась, что ты приезжаешь в Москву, и захотела непременно увидеться. Довожу до твоего сведения: она хорошо выглядит.
— Рад, что ты ее встретил. Непременно заеду. Вторая дама тоже жаждет свидания?
— Еще больше.
— Может, все-таки скажешь, кто она?
— Твоя собственная жена, она же — моя родная племянница.
— Фира в Москве? Почему она приехала? Она мне ничего не говорила.
— Просто еще не был решен вопрос о московских гастролях Папазяна. Завтра его спектакль в одном из дворцов культуры.
— Почему Фира не у тебя?
— Вся труппа Папазяна квартирует в «Национале». Фира ждет тебя там.
Я отправился в «Националь».
Фира (вместе с другой артисткой, Ольгой Николаевной, — худенькой, умной и милой женщиной) занимала двойной номер. Он был, конечно, роскошней бедненькой квартирки Саши и очень нравился обеим женщинам. Ольга Николаевна ходила по комнате, прихорашивалась перед зеркалом, восхищенно ощупывала тяжелые оконные гардины.
Фира вела себя не так непосредственно. Она даже немного посмеивалась над восторженностью подруги. А меня восхитила радость Ольги Николаевны — она не скрывала своего счастья от того, что удалось пожить в «люксе». Сколько помню, она до смерти оставалась такой же по-девичьи стройной, любящей и верной. Фира очень изменилась — но Ольга Николаевна по-прежнему принимала ее верховенство.
Когда она на минуту вышла, Фира быстро спросила:
— Повидался?
— В первый приезд в Москву виделись, — холодно ответил я.
— Почему сегодня не у нее?
— Потому что сегодня ее нет в Москве.
— А завтра?
— И завтра не будет.
Больше мы с Фирой о Норе не разговаривали.
В гостинице я не задержался: им обеим было не до меня. И потом — мне хотелось повидать Олю. Она открыла дверь — и бросилась мне на грудь. И я заволновался: ко мне вернулся кусочек старой жизни, который еще не до конца себя исчерпал. В Олиной комнате — крохотной каморке в одно полуслепое окно — не было пианино.
— На чем же ты играешь? — спросил я. — Так хотелось тебя послушать. И твои собственные вещи — тоже: ты ведь теперь композитор ТЮЗа! Я слышал, твою музыку хвалят.
Она засмеялась.
— Хвалят, хвалят! Но Бах, Шопен и Франк, которых я тебе играла, значительно лучше. Можешь мне поверить, я в этом немного разбираюсь. Играю я для себя — в театре, когда нет спектакля. Если хочешь, можешь послушать. Приходи завтра утром.
— А сейчас пойти нельзя?
— Сейчас у меня репетиция с оркестром, — сказала она огорченно. — Она начинается через полчаса. Ты меня не проводишь?
