— Так и доложите. Он вам за это спасибо скажет. Знаете, ведь он сам не любит самоуправства.
Начальник личной охраны тихонько выругался и, подхватив свой арсенал, скрылся за дверью. В окно Рябинин видел, как всадники эскадрона вскочили на лошадей и, разбрызгивая жидкую грязь, помчались вдоль улицы.
Фоменко снял трубку.
— Алло, барышня, соедините меня с председателем Совнаркома. Спасибо. Алло, у телефона Фоменко. Здравствуйте. Ах, вы уже знаете. Так, так… Ну и… Нет. Да не могу я его освободить. Против него есть серьёзные улики. Ну и что, что требует? Вы настаиваете? Хорошо, я подумаю…
Фоменко бросил трубку на рычаг и дал отбой.
— Что он сказал? — спросил Миша.
— Ничего приятного. Сейчас сам Осипов пожалует.
И в самом деле, через несколько минут к домику ЧК подкатил автомобиль наркома. Фоменко ожидал крика и шума — он был наслышан о несдержанном характере Осипова, — но тот повёл себя вполне миролюбиво.
— Извините, товарищ Фоменко, за то, что мои люди здесь пошумели. Кавалеристы — лихой народ, рубаки, знаете ли. — Осипов сидел против Фоменко, заложив два пальца за борт сюртука, и смотрел ему в переносицу холодными водянистыми глазами. — Вы думаете, что Бот замешан в чём-то предосудительном?
Хитроватые глаза Фоменко сощурились.
— Видите ли, товарищ нарком, во-первых, ваш Бот не тот, за кого себя выдаёт. У него есть и другие фамилии.
— Не понимаю. Я знаю товарища Бота ещё по Галицийскому фронту. Он, если так можно выразиться, мой однокашник.
— Вы в этом абсолютно уверены?
— Ещё бы! Неужели вы не верите слову большевика и революционера?
Фоменко опустил глаза и потёр тыльной стороной ладони свой высокий лоб.
— Рябинин, — сказал он, не поднимая головы, — скажите Степанишину, что я приказал освободить арестованного под личную ответственность товарища Осипова.
— Но как же… — Миша даже язык прикусил от возмущения. — Он же…
— Выполняйте, Рябинин.
А когда довольный Осипов, галантно щёлкнув каблуками, покинул кабинет председателя ЧК, Фоменко сказал в раздумье, глядя перед собой невидящим взором:
— Бот — что? Бот пешка. Тут дело сложнее. И дело це треба разжуваты.
Ночь на 19 января 1919 года выдалась в Ташкенте холодной и ветреной. Закончив допрос последнего арестованного спекулянта, Степанишин разбудил прикорнувшего в дежурке Рябинина. Каждый день, если не было ночных операций, они уходили домой вместе. За два квартала от ЧК на тихой улочке в глубине двора стоял кирпичный дом купца Мансурова, расстрелянного за связи с курбаши Иргашем. Дом служил холостым чекистам общежитием-казармой. У Степанишина и Рябинина была здесь своя комнатушка с мангалом. В ней стояли две железные койки и резной столик в стиле ампир, оставшийся от прежнего хозяина. Было в комнате и кое-какое хозяйство, которым особенно гордился Степанишин, — две оловянные миски, жестяной чайник для кипятка и чайник заварочный Ломоносовского завода.
Не раздеваясь, Рябинин повалился на койку. Степанишин аккуратно вытер ноги о циновку в прихожей, снял шинель, портупею, сунул браунинг под подушку. Затем он вытащил из полевой сумки два кусочка чёрного хлеба и положил их на стол. Ткнулся к чайнику, поболтал его за ручку, даже зачем-то приложился щекой к пузатому боку, но, убедившись, что тот пуст, отшвырнул в угол.
— Давай ужинать, Мишук, — сказал Степанишин бодро. — Плюнь и не переживай.
Рябинин ничего не ответил. Ему было больно и стыдно. Он никак не мог понять: что же произошло тогда в кабинете Фоменко? Может быть, председатель ЧК не поверил ему? Может быть… Да и кто он такой? Недоучившийся реалист, у которого перед Советской властью пока ещё никаких заслуг нет. Правда… Ну, хорошо, сходил с заданием в Бухару, раздобыл кое-какие сведения… Кому Фоменко должен больше верить: ему, Рябинину, или наркому Осипову? Не может же Осипов врать! А вот соврал. Соврал ли? Может быть, просто ошибся? Но как можно так ошибаться? А если Рябинин ошибся? Может быть, Бот просто похож на Колесина?
— Не забивай ты себе, Мишук, мозги, — ворчал Степанишин, стаскивая со своего подопечного сапоги. — Начальству виднее, как поступить. Ты не думай, нашего Лобастого на мякине не проведёшь. Если отпустил Бота, значит, на то есть причины. Да и как было не отпустить, если сам Осипов в ходатаях выступил? Ты подумай: если твой Бот и в самом деле не Бот, а Колесин, так это мы установим завтра же, и тогда Осипов его не прикроет. А если ошибочка вышла, то тогда, как говорит Грицько Кравченко, звиняйте… Ладно, — заключил Степанишин, — давай хорошенько выспимся, а завтра всё станет на свои места.
Но поспать в эту ночь чекистам не довелось. Только успел Рябинин смежить ресницы, как раздались выстрелы. Сначала он подумал, что это патруль палит вдогонку лазутчику, но одиночные выстрелы сменились залпами и дробью пулемётов. Стреляли в разных концах города.
Миша быстро вскочил, растолкал Степанишина, и они, кое-как одевшись, выбежали на улицу. В холодном сыром воздухе выстрелы звучали, как удары пастушеской плети.
— Давай в ЧК, — скомандовал Степанишин и припустил вдоль дувала.
Рябинин еле поспевал за ним. Они миновали пустынную улочку, сокращая себе путь, перепрыгнули через забор и задами вышли к домику с резным крылечком, где размещалась Ташкентская ЧК. Домик горел ярким факелом. В свете пожара мелькали тени в высоких папахах, слышались отрывистые команды.
— Что же тут творится? — захлебнулся от злости Степанишин. — Как же они, сволочи, посмели… Ну, я их сейчас… — Он вытащил из кобуры браунинг и прилёг за дувалом. — Миша, ложись. Мы им сейчас всыплем.
— Это басмачи? — шёпотом спросил Миша.
— Нет, не басмачи…
Но ответил Мише не Степанишин. Кто-то тронул его рукой за плечо и горячо задышал в затылок.
— Макарыч, тут ещё кто-то.
— Это я, — послышался знакомый голос с заметным акцентом. — Это я, Ахмад.
— А ты-то здесь откуда? — удивился Степанишин. — Давно прибежал?
— А я и не бежал. Я ночевал в дежурке. Пришёл ночью с задания и хотел уснуть. Только, понимаешь, чапан свой расстелил — слышу, стреляют и ругаются нехорошо. Сначала во дворе стреляли, потом в помещении начали.
— Ахмад, ты толком можешь? Кто стрелял, где и зачем?
— Могу. Тут сутолока поднялась, но я всё же разобрал: ЧК окружил эскадрон охраны Осипова. Всех, кто был в здании, арестовали.
— А Фоменко?
— Товарища Фоменко тоже арестовали. И очень били. Потом подожгли дом, понимаешь. А командовал всеми высокий, длинный такой.
— Бот?
— Может быть, Бот. Не знаю. Ему кричал один: «Господин ротмистр!» — а он на него: «Не смей, болван, ещё не время!» Да, так сказал, понимаешь. Что делать будем, Макарыч?
Макарычу пришлось менять первоначальный план: он понял, что стрельба из двух пистолетов по эскадрону противника ни к чему не приведёт.
— Будем пробираться к Дому свободы. Или в крепость. Нужно взять верный Советской власти отряд и выбить мятежников. Жаль, что документы спасти не удастся.
Но раздобыть верный революции отряд Степанишину не удалось. Он не понимал, да и никто тогда не мог понять, какой разворот приняли события в Ташкенте. Макарычу казалось, что виной всему Бот, который мстит чекистам за свой дневной арест. Председатель ЧК Фоменко, которого везли связанным на грузовике неведомо куда, полагал, что мятежники — остатки недобитой Туркестанской военной организации. И только нарком по военным делам Туркреспублики, бывший прапорщик и агент английской разведки К. П. Осипов,
