лаборатории.
В коридоре не было ни души. Давыдов прошел дальше. В большой комнате, важно именовавшейся «исследовательской», за высокими лабораторными столами восседали две немолодые девицы и закусывали бутербродами. Завидев директора, они чуть-чуть отодвинули тарелку.
— Где Татьяна Петровна? — спросил Давыдов.
— В кабинете.
Кабинет жены был смежным, однако дверь в него хитро пряталась за большой колонной вытяжного шкафа и с первого взгляда была незаметна. Виталий уверенно свернул за колонну. Дверь была плотно закрыта. Давыдов постучал и, чуть помедлив, нажал. Старые створки не открывались. Из-за двери отчетливо слышались голоса. Давыдов постучал еще раз, сильнее. На голову ему просыпалась штукатурная пыль, но результат был тот же. Он стал стучать еще, все настойчивее, и с каждым новым стуком по потолку над дверями расползалась трещина. Лаборантки с любопытством вытянули шеи, но приблизиться не осмелились. Положение казалось глупым.
— Татьяна Петровна! — с раздражением крикнул Давыдов.
Его голос, по-видимому, узнали, и створки дверей слегка поддались, но полностью не раскрылись. Он навалился плечом и в образовавшуюся щель увидел лицо Никифорова. Странное выражение было на этом лице, вспоминал потом Виталий, — то ли скрытое торжество, то ли тайное сожаление… Увидев Давыдова, Никифоров кивнул и впустил его.
Таня сидела за рабочим столом. Какая-то незнакомая дама, толстушка лет сорока в открытом платье и пляжной соломенной шляпе, не спуская с Тани глаз, быстро записывала что-то в блокнот. Что-то в состоянии обеих женщин Виталию очень не понравилось. Он присмотрелся — обе были чрезвычайно напряжены. Таня что-то быстро говорила, возбужденно блестя глазами. Дама, вся красная, будто из бани, сидела напротив, и в ее взгляде пламенел азарт охотника, подстрелившего крупную добычу. Таня мельком взглянула в сторону мужа, но Виталию показалось, что она его не узнала.
— Я вам звоню, звоню… А вы все не откликаетесь! — он решил пошутить. — Что здесь у вас? Заседание Нобелевского комитета?
Таня, наконец, перевела на него широко раскрытые глаза и сказала, привставая навстречу:
— Виталий, ты не можешь себе представить! Я сейчас, полчаса назад, вот здесь, с этого самого места, разговаривала с Богом!
В лаборатории установилось молчание. Никифоров саркастически улыбнулся. Дама перестала писать и вопросительно посмотрела на Давыдова. Таня, садясь на место, внесла поправку:
— Вернее, это он со мной разговаривал! Боже, Виталий, какими мы были глупцами! Мы сомневались в его существовании… — Давыдов приоткрыл от изумления рот. — …Но сомневаться бессмысленно, надо просто
И Таня, как бы испугавшись, что может вдруг потерять свое новое знание, обхватила ладонями лицо и посидела так несколько секунд. А когда опустила руки, то ее лицо, до мельчайших деталей знакомое Давыдову, вдруг показалось ему абсолютно и необъяснимо изменившимся.
Виталий смотрел на жену и ничего не понимал. Исследование биохимической природы веры были как раз частью их совместных исследований природы чувств и, без сомнения, их ноу-хау. Виталий не знал ни одного современного более или менее серьезного исследования биохимической составляющей религиозного чувства, кроме нескольких трехсотлетней давности работ немецких алхимиков (и надеялся лишь, что этих алхимиков не сожгли на костре). Но как могла Таня в присутствии других людей затронуть их сокровенную тайну? Уже несколько лет они неукоснительно выполняли совместный уговор: даже не касаться вопросов религии в досужих беседах.
— А-а-а, я понял, у вас здесь диспут на тему «Есть ли Бог»?
Виталий решил продолжать шутить, хотя на самом деле был разозлен и возмущен. Почему вообще Таня не предупредила его о самой возможности этого разговора? И что это за пляжная баба, с таким жаром строчащая что-то в блокнот?
— Татьяна Петровна, мне нужно с вами срочно переговорить, — сказал он уже серьезно.
Но Таня отреагировала вовсе не так, как предполагал Давыдов.
— Виталий, я поняла, что не люблю тебя больше. И, наверное, никогда не любила. А всю жизнь любила в тебе Бога. И через тебя — Бога. — Она как-то глупо хихикнула и добавила: — Прости меня, если можешь.
— Как это? — машинально спросил Давыдов, и что-то смутное, ужасное уже мелькнуло в его сознании. Дама в соломенной шляпе вытащила фотоаппарат и быстро его сфотографировала.
«Неужели журналистка? Только этого не хватало! — Давыдов посмотрел на Никифорова. — Кто ее пустил сюда без моего разрешения?» — Тот только пожал плечами.
— У меня есть несколько вопросов. Пожалуйста, ответьте на них, — с наивным видом попросила посетительница, поворачивая к нему черную маленькую коробочку.
«Диктофон, — похолодел Давыдов. — Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы хоть что-то из этого разговора попало в печать!»
— Я здесь по заданию редакции. Сегодня вечером должна сдать материал. — Дама не собиралась никуда уходить.
— Я хотел бы узнать, кто вас пригласил? — сухо сказал Давыдов.
— Только не устраивай скандала, Виталий! — Таня отвернулась от него и неожиданно шепнула журналистке: — Ох, уж эти мужья! Вечно недовольны.
Давыдов опешил. Совсем не в Танином духе — откровенничать с посторонними людьми. Он смотрел на жену и не узнавал. Вот она, казалось, вся перед ним — маленькая, энергичная, с крепкими руками и только немного пополневшей в последние годы талией. Светлые волосы, блестящие глаза… Все это теперь было каким-то другим — необычным, странным, почти незнакомым… Изменились и голос, и речь, и даже положение фигуры за столом.
«Может быть, Татьяна просто пьяна? — пришло Давыдову в голову спасительное предположение. — Однако с чего бы это?»
— Не думаете, что это какая-то интоксикация? — тихо спросил за его спиной Никифоров.
Давыдов быстро оглянулся:
— Что вы имеете в виду?
— А как иначе вы все это объясните? — Прежнего блеянья Никифорова не было и в помине.
— Вы что, подозреваете, что Татьяна Петровна ела или пила что-нибудь необычное? — В голову Давыдова закралось страшное предположение.
Никифоров помолчал, как бы раздумывая:
— Если вы имеете в виду какие-то лекарства, то я не видел. Ну, а что-то другое… — Он пожал плечами. — Не знаю, спросите у нее сами.
— Что вы там шепчетесь?
Таня встала из-за стола. Давыдова опять поразил ее взгляд — теперь он стал подозрительным, злым. Никогда раньше Виталий не замечал у нее такого взгляда.
Он быстро подошел к жене и взял ее за руку. Рука была холодна как лед.
— Таня, ты заболела?
Уже не стесняясь Никифорова и журналистки, он открыто приложил свою руку к ее лбу. Лоб пылал. Давыдов даже обрадовался: у Тани просто температура! Может быть, грипп? Но она вдруг резко сбросила его руку, отпрянула от него и закричала:
— Отойди от меня! Я тебя боюсь! Ты сам дьявол!
Краем глаза Давыдов заметил, как журналистка опять повернула диктофон.
— Вы что, не видите, у нас непредвиденные обстоятельства! Ни о каких вопросах и речи быть не может!
— Не надо так волноваться! — Толстушка быстро спрятала диктофон за спину. — Обещаю вам, что ничего лишнего, что могло бы задеть вас или Татьяну Петровну, напечатано не будет!
Давыдов еле себя сдержал.
— Уходите отсюда!
Дама, решив, что и так набрала достаточно материала, бочком двинулась к двери. Таня, безумно
