даже представляла, что он мог быть чем-то похож на Быстрякина или на того, прошлого заведующего, у которого училась она сама. Но Рябинкин оказался человеком совсем не «ученого» типа. Петя Рябинкин был прост. Широкие ковбойские джинсы у него были вытянуты на коленях, рукава бежевого джемпера задраны выше локтей, один конец воротничка клетчатой рубашки завернулся к шее, а рюкзак, который он извлек из багажника своего мотоцикла, первоначальное предназначение имел для горнолыжных ботинок. В общем, это был довольно распространенный тип этакого туриста-интеллектуала-физика-лирика в одном лице. И, надо отдать должное, своей веселой фамилии Петр Сергеевич тоже вполне соответствовал. Лене сразу пришли на ум байдарки, костры, закопченные котелки и гитары.
Она стояла от Рябинкина на расстоянии нескольких шагов. Сейчас опять придется говорить, что она новая ассистентка, которая пришла первый день на работу. Но не успела Лена открыть рот, как Петр Сергеевич на ходу протянул ей загорелую руку и сказал:
— Здравствуйте! Наверняка вы — Елена Николаевна Крылова. Вы — наш новый ассистент и вышли первый день на работу. Правильно?
Лена не растерялась.
— Да, это я.
— Отлично! — Он уже поднимался по ступенькам вверх. — Пойдемте на кафедру.
В дверях они замешкались. Рябинкин сначала хотел пройти первым, но потом опомнился и остановился, пропуская Лену. И она тоже, в свою очередь, пропускала его вперед — все-таки завкафедрой.
— Петь, ты идешь или с девушками шуры-муры разводишь? — хриплый баритон заставил их оглянуться. Багровый уже с утра, с топорщащимися усами и бровями, Хачмамедов сердито отдувался сзади них на площадке. Лена отпрянула в сторону, позволяя ему пройти. Петя взглянул на нее и тоже отступил в сторону. Хачмамедов важно прошел, что-то бурча себе под нос. Лена тихонечко прыснула, так он ей показался похож на большого важного таракана.
— Я вас познакомлю с этим господином. Попозже, — пообещал Петя и широко распахнул перед ней дверь. — Да проходите же наконец.
Лена прошла. Прямо перед ней в коридоре на стене висели большие круглые часы. Они показывали пять минут десятого. Какая огромная разница произошла с этим еще совсем недавно молчаливым таинственным зданием. Теперь везде хлопали двери, слышались голоса, свистели утренние сквозняки…
— Вход на кафедру пока через отделение танатологии, — сказал Рябинкин. — Парадная лестница уже лет сто как закрыта. И пока не удается найти деньги, чтобы ее отремонтировать и сделать на кафедру отдельный вход.
— Когда я училась, мы тоже ходили на кафедру этим же путем, — вспомнила Лена.
В широком коридоре танатологического отсека пока было светло и пусто. Двери в секционные еще не открывали со вчерашнего дня, и таблички с веревочными петлями, как в отелях, с надписями «Просьба соблюдать тишину. В секционных работают, а не болтают» еще без дела лежали на подоконниках рядом с пустыми пепельницами, сделанными из консервных банок.
— Это для студентов. — У Лены вдруг прорезалось все — и как они ездили сюда на занятия, и как курили потихоньку, чтобы не торчать в секционном зале. — Нас во время занятий не очень-то муштровали. Можно было выходить покурить, только чтоб не шумели. Но в коридоре курить было нельзя, поэтому студенты брали такие же вот консервные банки и шли на улицу… — Она внезапно остановилась.
Та самая неприветливая утренняя тетка с расплывшимся жабьим лицом выкатывала из холодильной комнаты каталку с лежащим на ней телом. На каталке лежало тело большого белобрысого мужчины в красных спортивных штанах. Жаба перегородила каталкой с телом дорогу. Рябинкин тоже остановился. Мужчина был тяжелый, а санитарка маленького роста, поэтому ей приходилось подталкивать каталку не только руками, но и грудью, и огромные подошвы ботинок лежащего человека оставляли на ее халате серые следы.
Рябинкин одной рукой взялся за ручку каталки, чтобы помочь жабе развернуться и вкатить каталку в секционную. Лена с отвращением смотрела на покрасневшее от натуги жабье лицо, на старую каталку и на огромное тело, лежащее на ней. Вдруг ее взгляд упал на светлый ком одежды, лежащий у трупа в ногах. У белой с красными разводами свернутой куртки выпал рукав и свесился вниз, раскачиваясь в такт движениям колес. Три красные буквы «РОС» были залиты чем-то темно-красным.
Кровь, подумала Лена, и где-то внутри ее живота стало холодно. Она закрыла глаза, пытаясь поймать за хвост ускользающее воспоминание — где же она видела эти или похожие красные штаны и куртку от спортивного костюма. И как только она произнесла про себя это словосочетание «спортивный костюм», она сразу вспомнила и Красную площадь с новогодней елкой, и олимпийские костюмы, выставленные в витрине специального магазина возле раздевалки катка. И как по цепочке вместе с ним всплыл еще в памяти и черный внедорожник возле памятника «писающему летчику», и мужчина, стоящий рядом с ним в красно- белом костюме «Россия», грызущий ногти.
Что же, разве обязательно это должен быть тот же тип? — подумала Лена и хотела обойти каталку в освободившемся пространстве — санитарка уже подкатывала свой тяжелый груз к дверям секционной.
— Чего стоишь, как чурка? Дверь-то открой! — вдруг проквакала жаба Лене. Лена помедлила, но взяла себя в руки и быстро подошла и открыла дверь секционной. Жаба поднаперла, Рябинкин подтолкнул, и каталка с телом вкатилась внутрь. Лена стояла сбоку. И вдруг в глаза ей бросилась рука лежащего на каталке человека. Голубые вытатуированные буквы на пальцах. Лена слегка наклонилась, чтоб рассмотреть. Ногти были обгрызены чуть не до «мяса». Лена в ужасе выпрямилась. Петр Сергеевич отряхнул руки и подтолкнул ее в направлении секционной.
— Клавдия Степановна! — громко сказал он и строго посмотрел на жабу. — Подойдите-ка сюда!
Жаба оставила каталку и неохотно повернулась.
— Некогда мне с вами разговаривать. Скоро эксперты на вскрытие придут.
— Прошу вас посмотреть и запомнить, Клавдия Степановна. Елена Николаевна — наш новый ассистент. Обращаться к ней нужно вежливо, на «вы» и по имени-отчеству. Вы меня поняли?
Клавдия, в том же самом байковом халате, в котором с утра ее видела Лена, встала в ногах каталки, выпятила живот и уперла обе короткие толстые ручищи в мощные бока.
— Ох и чурку с глазами ты себе нашел в ассистентки, Петечка! Еще е… ее пару раз было бы можно, а вот вскрывать она у тебя не сумеет. Эт-то точно! — И с довольным видом Клавка повернулась и стала перепихивать тело мужчины с каталки на секционный стол.
— Е-ле-на Ни-ко-ла-ев-на, — металлическим голосом повторил жабе Рябинкин и вывел Лену из секционной. В молчании они миновали остаток коридора и начали подниматься по лестнице. Лена так была сражена и видом этого умершего мужчины, и привычным, видимо, хамством санитарки, что поднималась молча, еле переставляя ноги на своих довольно высоких каблуках. Рябинкин, видимо, почувствовал себя очень двусмысленно.
— Вы не очень переживайте, Елена… — неуверенно начал он. — Мне самому очень неудобно за эту Клавку, но, видите ли, она — алкоголичка… Что-то доказывать ей бесполезно. Ее здесь уже много лет держит заведующий танатологическим отделением, и поэтому я считаю неудобным вмешиваться. Но сегодня я ему, конечно же, скажу…
Лена остановилась на лестнице и обернулась к Рябинкину.
— Я не буду возражать, Петр Сергеевич, если вы скажете ему все, что считаете нужным.
— Очень хорошо, Елена Николаевна. — И Петр Сергеевич вовсе не стал больше перед ней извиняться, как Лена этого ожидала, а совершенно спокойно ее обогнал и первым вошел в двери кафедры.
Витя Извеков в комнате экспертов с красными от бессонницы глазами насыпал себе в кружку растворимый кофе. Электрический чайник, закипая, шипел, а возле самой двери на полу около кулера блестела лужица пролитой воды.
— Что, руки после ночи трясутся? — заметил Извекову господин в сером пиджаке, случайно ступив в лужу ногой в дорогом черном ботинке.
— Лучше руки, Игорь, чем голова, — флегматично ответил Извеков, даже не повернувшись.
