нашего затруднительного положения, потому что этот инцидент побудил Деттона влезть на дерево, откуда он увидел высокую гористую местность, покрытую лесом. Я также влез на дерево и, посмотрев в ту сторону, куда указывал мне Деттон, увидел то же, что и он. Теперь мы знали, куда нам идти.
Деттон пошел снова вперед, держа в руках компас, но, по всей вероятности, он стал теперь храбрее и был менее осторожен, потому что я увидел, как он сначала один раз споткнулся, а затем второй, после чего он, бледный как мертвец, обернулся к нам и сказал:
— Дайте мне вашу руку: мне грозит опасность.
— Я не понимаю, почему вы так думаете? — ответил Баллантрэ.
Деттон закричал громко о помощи, и я увидел, как болото начало втягивать его и он погрузился в него до пояса.
— Помогите мне, — закричал он, прицеливаясь в нас из пистолета, — или будете прокляты, и я убью вас!
— Нет, нет, не бойтесь, — сказал Баллантрэ, — я только пошутил, я тотчас помогу вам!
Он положил на землю свой тюк и тюк Деттона, который он также нес, и, обращаясь ко мне, сказал:
— Не подходи к нам раньше, чем я тебя позову.
С этими словами он бросился бежать к утопавшему, державшему все еще пистолет на прицеле, и на лице которого хотя и был еще заметен страх, но уже не такой сильный.
— Ради Бога, — сказал утопавший, — будьте осторожны, смотрите, куда вы ступаете.
Баллантрэ подошел теперь совсем близко к Деттону и сказал ему:
— Не двигайтесь, дайте мне подумать.
Затем, подумав с минуту, он сказал:
— Протяните мне обе ваши руки.
Деттон положил на землю пистолет, и земля была до такой степени пропитана водой, что как только пистолет попал на нее, он тотчас провалился. Увидев, что пистолет исчезает под землей, Деттон вскрикнул и нагнулся, чтобы вытащить его, но в ту минуту Баллантрэ поразил его кинжалом и толкнул его в болото. Не знаю, желал ли несчастный ухватиться за Баллантрэ или он сделал невольное движение руками, но только он протянул руки; движение это, однако, ему не помогло, и я не успел вздохнуть, как он уже провалился с головой в болото.
Баллантрэ провалился в него также уже по щиколотку, но не завяз в нем, а успел выскочить и тотчас после этого подошел снова ко мне.
Я был ни жив, ни мертв. Колени мои так и дрожали.
Заметив мое волнение, Баллантрэ сказал:
— Однако, черт тебя побери, Фрэнсис, я думал, что ты храбрее. Ну, можно ли так пугаться? Что я такое особенное сделал? Что я помог пирату провалиться в болото? В этом, по моему мнению, ничего ужасного нет. Разве с разбойниками церемонятся? А теперь мы можем быть, по крайней мере, спокойны относительно того, что никто нас не выдаст и не узнает, что мы были пиратами, или что мы опоили или усыпили кого-нибудь. Свидетелей у нас больше нет.
Я был до такой степени взволнован сценой, которую видел, что все еще не мог прийти в себя и только с трудом мог ответить мастеру Баллантрэ несколько слов.
— Ну, пойдем теперь, — сказал мне мой спутник, — будь храбрее, имей больше мужества. Теперь мы ни в ком больше не нуждаемся. Деттон указал нам, куда нам идти, и мы отлично обойдемся теперь без него. Согласись сам, что я был бы дураком, если бы не воспользовался благоприятным случаем избавиться от лишнего свидетеля моих действий на «Сарре».
Я не мог это отрицать, но вместе с тем не мог удержаться от слез, — настолько сильно подействовало на меня ужасное происшествие, которого я только что был свидетелем; я нисколько не стыдился этих слез, и мне кажется, что ни один порядочный человек не осудит меня за то, что я расплакался. Хорошо, что у меня был еще маленький запас рома; я чувствовал, что мне необходимо подкрепиться, и поспешил это сделать. Я опять-таки повторяю, что нисколько не стыдился своих слез, так как придерживаюсь того мнения, что даже на войне не следует быть варваром.
Мы с Баллантрэ отправились снова в путь, и фортуна нам помогла: в тот же вечер мы благополучно выбрались из болота.
Мы до такой степени устали, что, дойдя до сухого песчаного места, согретого светившим в продолжение всего дня солнцем, улеглись под группой сосен и крепко заснули.
На следующее утро мы проснулись очень рано и начали разговаривать. Но так как оба мы были в дурном расположении духа, то разговор наш чуть-чуть не окончился дракой.
Мы находились теперь к югу от французских владений, за сотни миль от какого-нибудь человеческого жилья; нам предстояло весьма опасное путешествие, во время которого мы легко могли погибнуть, и если мы с мастером Баллантрэ когда-нибудь нуждались во взаимной дружбе, то именно теперь.
Во время своего пребывания на корабле пиратов Баллантрэ, к сожалению, заимствовал у разбойников выражения, которых он прежде не употреблял и которые я не могу назвать вежливыми или приличными; я уверен, что если бы какой-нибудь джентльмен слышал эти выражения из уст молодого аристократа, он пришел бы в ужас.
В только что упомянутое утро Баллантрэ, разговаривая со мной, употреблял также крайне невежливые выражения. Я сделал ему по этому случаю замечание. Он обиделся и отошел в сторону. Я последовал за ним и старался доказать ему, насколько его поведение неприлично. Наконец он взял меня за руку и сказал:
— Фрэнк, ты помнишь нашу клятву быть друзьями, но, несмотря на эту клятву, я ни за что на свете не взял бы обратно слов, которые показались тебе оскорбительными, если бы я не чувствовал к тебе искренней привязанности. Быть может, ты мне не веришь, но я тотчас докажу тебе, что я говорю правду. Если я взял с собой Деттона, то только потому, что он знал дорогу; Грэди я взял с собой по той причине, что Деттон не желал отправиться со мной в путь без Грэди. Но что заставило меня взять тебя с собой? Не что иное, как моя привязанность к тебе. Ты постоянно только бранишь и журишь меня. По-настоящему мне следовало оставить тебя на корабле, и теперь ты сидел бы в оковах на английском крейсере. А ты еще надоедаешь мне своим проклятым ирландским языком и придираешься ко мне из-за пустяков.
Я возразил ему на это, что если мой язык проклятый, то и его язык не лучше, что он своим языком говорит такие скверные слова, которые слушать противно, и разговор наш перешел бы, вероятно, в серьезный спор, если бы неожиданное появление человека не прервало его и не дало бы нашим мыслям совершенно иное направление.
Разговаривая, мы ходили взад и вперед по песчаному берегу. Неподалеку от нас, на том месте, где мы спали, лежали наши тюки; один из них мы развернули, и деньги, которые лежали наверху, должны были броситься всякому в глаза. В то время, как мы разговаривали, мы не заметили, как какой-то человек с топором на плече подошел к соснам, под которыми лежали наши тюки. На вид это был крестьянин. Увидев золото и тюки, он от изумления открыл даже рот. Я уверен, что раньше, чем мы его увидели, он стоял и слушал, что мы говорили. Как только он заметил, что мы его увидели, он пустился бежать со всех ног.
Появление незнакомца крайне встревожило нас, и не без причины. Незнакомец застал двух вооруженных людей в морских костюмах и слышал, как они спорили, в то время как перед ними лежали какие-то тюки; естественно, что все это должно было возбудить в нем подозрение, тем более, что на расстоянии нескольких миль отсюда недавно был захвачен разбойничий корабль. Не было никакого сомнения в том, что незнакомец поспешит объявить в селе о том, что он видел, и что нас постараются схватить.
Мы, разумеется, забыв о том, что мы только что спорили, недолго думая, взяли наши тюки и бросились бежать, куда глаза глядят. Но неприятно было, что мы не знали, куда бежим. Хотя Баллантрэ раньше и старался всячески выведать от Деттона, в какую местность мы приблизительно попадем и как нам выбраться из нее, нам трудно было найти верный путь по устным указаниям кого бы то ни было, так как мы никогда не бывали в этой местности. В какую сторону мы ни кидались, вода нам всюду преграждала путь.
Мы начали уже отчаиваться в том, что мы выберемся из этой местности, и с трудом переводили дыхание, так быстро мы бежали, когда, взобравшись на какую-то дюну, мы увидели перед собой маленький
