— Через Смородину-реку перейдёт только мёртвый. А если через неё захочет перейти живой, вмиг мёртвым станет. Но увидеть Смородину можно и живому. Надо только пролить каплю крови нежити в воду любой реки. И эта река станет рекой Смородиной.
— Сказки это всё, баба Мяга, сказки, — говорил я тогда, во сне.
Я вздрогнул, поняв. Значит, вот что произошло на реке Линде! Моя кровь, попала в воду и превратила её в сказочную реку Смородину. Я же был нерождённым. Нежитью. А монгол окунулся в неё и превратился в мумию.
Вот так дела!
А Мяга из окна, с улыбкой, грозит мне пальцем:
— Делай всё с любовью. Даже с врагом сражайся с любовью. Не давай заменить в себе любовь на ненависть. Ненависть разрушает. Любовь созидает. Пусть будет ярость, но никак не ненависть. Помни об этом.
Помню. Всегда буду помнить.
— Вернись. Вернись живым, боярин. — В окне отразилось грустное лицо Софьи Гориной.
Эх, Софьюшка, я вернулся, только не туда куда хотел.
— История жестока, мой друг. — Эти слова заставили меня вздрогнуть. Из окна на меня внимательно смотрел протоиерей Григорий. — То, что уже вписано в книгу событий, уже не изменить.
Его глаза буквально буравили меня, отчего по спине прошла холодная волна. Хмель, что оставался вылетел из меня в один выдох.
— Это не повод заливать душу горькой! — Иван Петрович Кулибин погрозил пальцем. — Невместно русскому боярину опускать руки. Ты же русский офицер!
Его взгляд смягчился и он, улыбнувшись, произнёс:
— Ты сделал много, очень много. И не надо горевать. Жить надо, бороться надо.
Я хотел сказать, но он, внимательно смотря прямо в глаза, перекрестил меня:
— Храни тебя Господь, сын мой.
Уже растворяясь в пейзаже за окном, услышал его последние слова:
— Ты увидишь и всё поймёшь, когда придёт время.
Я ещё долго смотрел в окно, и ждал, но больше никого так и не увидел.
Меня обдало ветром, входная дверь скрипнула. Кто-то вошел в дом.
— Э, да ты тут совсем захирел.
Мой сосед и друг Куклин Василий Сергеевич сел за стол рядом, оглядел бардак на столе и хмыкнул:
— А мне сказали, что ты опять запил. Зашел, вот, и вижу — сидишь вроде трезвый, в окно как в телевизор смотришь. Ух, а тары-то! Да-а-а. Ну и что за причина на этот раз?
Он отодвинул пустые бутылки. Понюхал стакан, а затем выплеснул водку в раковину.
— Чего молчишь. Ладно, не хочешь говорить не надо. Но пить хватит, лады?
— Я уже бросил.
— Вот и хорошо. — Васька поднялся. — Сегодня Владимирская, а после ночь на Ивана Купалу. Поехали-ка, Иваныч, на Светлояр. Хоть развеешься. Там хорошо будет, ансамбли приедут, песни-пляски, много народу. Поехали?
Я, смотря в окно, пожал плечами. Светлояр напомнил мне о Китеже, и настроение опять упало.
— М-да. — Куклин посмотрел на меня, — Вот что, Иваныч. Пошли, с нами поедешь.
Глянул на часы:
— Давай приводи себя в порядок, мы тебя подождём.
А действительно, чего сидеть и горевать? Всё равно прошедшее не вернуть, только…
— Вы поезжайте без меня. Я позже буду.
— Ты уверен? Пить больше не будешь?
Я кивнул:
— Не беспокойся. Больше водки я не выпью. Хватит. И трезвый я. Давно причём.
По телу прошла тёплая волна, как будто прибавилось сил.
Васька улыбнулся:
— Вот и хорошо, вот и прекрасно. Приезжай, Иваныч, мы будем ждать. Сходим к источнику, глотнёшь святой воды, она тебе силы и настроение вернёт.
Он вышел, на пороге подмигнув. А я посмотрел на себя в зеркало, странно видеть в нём себя. А ведь своё отражение видел почитай десять месяцев назад, а странно то, что по этому времени в зеркало я смотрел позавчера. Стал сам на себя не похож. Для начала в парикмахерскую заеду, подстригусь.
Вдруг затрещал мобильный телефон, немного напугав меня. Как же я отвык от всего этого. Смотрю, кто звонит — хм, это Солонин, мой начальник отдела. В душе стазу похолодало.
— Слушаю.
— О, Иваныч, ну наконец-то ответил. Слушай, хорошие новости! Твой вопрос снят. Мы убедили прокуратуру в правомерности применения тобой оружия.
— Стоп, что, решили до суда не доводить?
Трубка засмеялась:
— Какой суд? Забудь. Дело закрыли. Ты ведь две жизни спас, хоть и отнял при этом одну, пристрелив того урода. Ну, по общему мнению наших, каждый пристрелил бы эту сволочь. — Трубка, вдруг зашептала. — Я сам, лично пристрелил бы его. Раза два. Да ты первый успел. Кхм… ты только… это. Не вздумай сказать кому нибудь, ладно? А то знаю я тебя, остряка!
— Ладно, спасибо тебе, Ильич. Хорошие вести за последнее время.
Солонин опять рассмеялся и, на прощанье, сказал:
— Ладно, пока. Ты теперь в заслуженном отпуске. Хоть в первый раз нормально отдохнёшь.
— Пока.
Новость действительно хорошая. А я думал всё, в лучшем случае я безработный. Но я не жалею, что пристрелил эту сволочь. Опять бы вышел условно-досрочно и взялся за старое, как уже бывало. Я терпеть не могу насильников, а этот ещё и убийца. И таким срок сокращают!
И, слава Богу, что я тогда успел первым. Как увидел его на жертве, так и выстрелил.
Чёрт!
А ведь ещё тогда я видел в прицеле врага, как через оптику. Это что, предки мне помогали уже тогда? Или это в крови?
Я открыл своё удостоверение. Вот так, я опять на службе. Не бывший, а настоящий, старший опер майор Велесов. Русский вой, боярин, и это мне подумалось без усмешки.
Когда сел в свою девятку, появились странные ощущения. Отвык я от машины. Столько времени провёл в седле. А тут за руль, а под капотом не одна лошадь, целый табун. Сколько их погибло подомной?
Вот маленькая берёзка рядом с надгробием. Тёплый гранит памятника с фотографией. С неё на меня смотрят отец и мать. Всегда молодые и живые. Строгий полковник и добрая учительница.
— Здравствуй мама, здравствуй отец. Я так соскучился по вам.
Листва берёзки приветливо зашелестела.
— Вы ведь знаете всё, что со мной произошло.
Легкий ветерок качнул ветку берёзки.
— Я видел наших предков. Я говорил с ними и сражался за них.
Ветка опять качнулась.
— Но я не смог отвести беду. Не хватило сил. Простите меня.
Ветер покачал ветки и стих. Но я ощутил легкое прикосновение чего-то. Память напомнила, что так целовала меня в детстве мама.
— Спасибо отец. Спасибо мама. Я всегда чувствовал вашу поддержку.
Я погладил теплый гранит.
— Досвидания. Передайте всем нашим предкам, что я чту их и уважаю.
Затихшая было листва берёзы, снова зашумела. Зашептала, прощаясь и как в прошлый раз благословляя.
