зубоскалят у них за спиной. «Обуть» гражданских по полной программе и выжечь рой – удачное выдалось дежурство. Хотелось побыстрее убраться на безопасное расстояние.
Чем дальше, тем лучше. Шаржуков за себя не опасался. А вот поэтесса со своим острым язычком, да еще и в неглиже могла нарваться на неприятности. Под землей свои законы, а прокурор здесь сержант Попугайло. Ни адвокатов, ни присяжных тут никогда не было и в ближайшем будущем не предвиделось. Если только здание городского суда не провалится под землю в один прекрасный момент.
Олегу не понравилось, какими взглядами патрульные мазнули по фигуристому телу поэтессы, когда они проходили мимо них. Если бесформенный и мешковатый комбинезон не смог скрыть пышные формы, рвущиеся из-под водоотталкивающей ткани, то лифчик в кружавчиках тем более.
Через несколько переходов и поворотов Шаржуков почувствовал себя в относительной безопасности. До ближайшего выхода на поверхность оставалось не более сорока минут ходьбы спокойным шагом. Пора привести в порядок попутчицу, так и норовившую забежать вперед. «Не каждый человек, впервые оказавшийся под землей, мог похвастаться такой зрительной памятью», – с уважением подумал лифтер.
Когда они проходили через технический зал, заставленный непонятными механизмами с толстым слоем ржавчины и опасно накренившимися штабелями полусгнивших деревянных ящиков, их ждал еще один сюрприз. Под самым сводом кружили крошечные светящиеся огоньки. Почувствовав тепло человеческого тела, огоньки спикировали вниз. Это оказались не светлячки, а вездесущие комары со светящимися брюшками и с острым хоботком, легко прокалывающим самую дубленую шкуру. Кожа у поэтессы была тонкая и нежная, призывно белеющая в полумраке зала.
Комары-светлячки оказались не просто кровососущими, а стремительными, юркими и злыми вампирами.
Спецткань комбинезона лифтера не поддалась их хоботкам. Поэтому слаженно, как по команде, перестроившись в эскадрильи, крылатые насекомые атаковали попутчицу. Лифчик и трусы оказались слабой защитой для тела. Крошечные самонаводящиеся ракеты не знали промаха. Били в цель, зачастую попадая в самые уязвимые места: в шею, спину и… пониже.
Ада закрутилась на месте, звонко хлопая себя ладошками и оставляя на белой коже нарядные кровавые кляксы. Тишину подземелья нарушала громкая ругань. Нецензурщина изредка перемежалась особенно громким хлопком. Почуяв запах свежей кровушки, комары усилили воздушный натиск. Со стороны казалось, что поэтесса исполняет языческий танец поклонения неведомым божествам подземного мира в окружении мельтешащих огоньков.
Шаржуков даже заслушался. Почти так же виртуозно ругался в их экипаже боцман третьего срока службы. Но некоторых слов он точно не знал. Вот что значит интеллигенция. Образованного человека сразу видно, то есть слышно. Если бы они были на поверхности, потоки забористой брани, слетающей с нежных женских губ, могли бы затмить солнце. Похоже, ее посетила муза, правда, не совсем относящаяся к стихосложению.
Олег скомандовал: «Стой!» – быстро снял с себя разгрузочный жилет и расстегнул до пояса комбинезон. Когда он начал выпутываться из рукавов, подала голос поэтесса:
– Ты что удумал, скотина? – Пятясь, она внимательно следила, как поспешно раздевается ее гид.
– Размечталась! – буркнул каэсэсовец, повторяя шутку сержанта. Он стянул через голову тельняшку и протянул ее женщине. – На, держи! Здесь можно ходить в чем угодно, но нам скоро выбираться на поверхность.
О том, что она заплатила за раковину, поэтесса даже не вспомнила. Обещанные впечатления с лихвой компенсировали отсутствие памятного трофея.
Два раза повторять не пришлось. Лифтер еще не успел застегнуть «молнию» на комбинезоне, а она уже, одернув тельник, подворачивала рукава, оказавшиеся чересчур длинными для нее. Тельняшка идеально облепила фигуру, как гидрокостюм, подчеркивая все изгибы и достоинства тела. Справная женщина, все при ней. Ни дать ни взять платье для автопати, только постирать не помешало бы.
Перехватив взгляд Олега, поэтесса огладила бока и сказала:
– Жаль, зеркала нет, но чувствую, что наряд мне идет. Сюда нужны туфли на шпильках. – Ее аппетитные ножки, не прикрытые тельняшкой, навязчиво маячили у лифтера перед глазами.
Шаржуков согласился, что жаль, и понял, что надо убираться отсюда подобру-поздорову.
Поэтесса, ничуть не смущаясь Олега, ожесточенно чесалась, иногда задирая тельняшку намного выше, чем следовало.
«Это еще что. Вот завтра зудеть будет – мама, не горюй!»
В самом конце пути неунывающая попутчица огорошила Шаржукова вопросом:
– Олежек, тебе чего сейчас больше всего хочется?
Вместо того чтобы цыкнуть на непоседу и призвать к тишине, он выпалил честно, как на исповеди:
– Пива, – он сглотнул слюну. В горле еще першило от дымной копоти сгоревшей огнесмеси. – Светлого пива, без пены.
Вчерашние посиделки с заказчицей, когда обсуждали условия, цену и маршрут сегодняшнего похода, не прошли для него бесследно. Внутри организма тлели угольки неумолимо разгорающегося похмелья. Будто мираж в пустыне, у него перед глазами появился высокий запотевший бокал с янтарным напитком. Олег мотнул головой, прогоняя наваждение. Нельзя расслабляться. Сколько людей сгинуло вот так. Думали, что остались последние метры, и дали слабину. Потом. Все потом, там, наверху.
– Скорей бы выбраться на поверхность, – мечтательно протянула Ада. – Погреть косточки на солнышке.
– Тихо! Чего орешь! – зашипел Шаржуков. – Столкнемся с огнеметчиком, сразу согреешься. Здесь не все такие, как этот сержант. Попадется новичок-неврастеник, пиши пропало. Такие сначала жгут, а потом спрашивают документы.
Гремучая смесь впечатлений и так уже переполняла творческую душу. Скорее домой! К рифмам, готовым превратиться в нетленные произведения, которые теснились в голове поэтессы. Их надо побыстрее выплеснуть на бумагу, пока не упорхнуло вдохновение.
До выхода на поверхность осталось минут двадцать неспешной ходьбы. Лифтер решил дать себе минутную передышку, а заодно и своей спутнице.
– Перекур, – сказал Олег. Он сел на корточки, прислонившись спиной к бетонной стене. Даже сквозь разгрузочный жилет и комбинезон почувствовал, как бетон вытягивает из тела тепло.
Спутница осталась стоять рядом.
– Шоколадку хочешь? – Он вытащил из нагрудного кармана энергетический батончик «Коммандос» в зелено-черной хрустящей обертке.
– Ой, мой любимый! – совсем по-детски обрадовалась поэтесса. – Я когда лыжами занималась, нам их тренер перед стартом выдавал.
– И как?!
– Кандидат в мастера спорта! – она увлеченно разрывала упаковку.
– С таким потенциалом тебе светила прямая дорога в большой спорт. Медали, кубки, почет.
– К сожалению, нет. Сошла с лыжни на обгоне, когда на мастера сдавала. Пенек в сугробе, порвала ахиллово сухожилие. Операция, гипс, больница. В палате я написала свое первое стихотворение.
– Физкульт-привет, – лифтер одним рывком встал на ноги. – Жуй на ходу! Хорошо?
Дальнейший путь до люка на поверхность они проделали без приключений. По скобам шахты запасного выхода поднимались молча. Сбыться мечте «погреться на солнышке» было не суждено. На улице шелестел дождь. Осень все-таки.
Через пару минут Олег остановил такси.
Шаржуков открыл дверцу машины и сделал приглашающий жест: «залезай».
– А ты?
– Нам не по пути, – лифтер поскреб щетину на подбородке. – Мне в другую сторону. Через два часа развод на дневное дежурство.
Повисла неловкая пауза. Поэтесса одернула тельняшку.
– Может, поцелуешь меня на прощание? – кокетливо-серьезно произнесла Ада.
