долины между деревьями и изгородями сверкает своими белыми домами другой населенный пункт. Благодатные земли. Наверное, поэтому здесь долго не складывались коллективные хозяйства. Но дело, видимо, не только в этом, о чем свидетельствуют лица и характер людей. Чувствуется, что здесь продолжает жить тип когда– то свободных крестьян. Вероятно, их не истребили, не сослали, просто насильно загнали в колхозы. Трудолюбие у таких людей сочетается с ярко выраженным хлебосольством. Оба помещения дома, кухня и жилая комната, просторные, через потолок тянется побеленная балка. За льняным рушником в красном углу скрывается икона Богоматери, она украшена еще более богатой вышивкой. Вышивка серебром, венцы над головами Богородицы и младенца Христа еще более ценные. Моя хозяйка обладает каким-то уверенным и сильным началом, настоящая крестьянка.
Я удаляюсь для работы в сад. Когда день клонился к вечеру, я увидел, что отовсюду идут женщины и девушки. Каждая вторая несла ведра на коромысле. Женщины шли в заросли ивняка, вниз по косогору. Когда они вернулись, я также спустился вниз и обнаружил прямоугольную ограду родника. Здесь местные жители набирали воду, чтобы затем поливать свои огороды (прежде всего пить. –
13 июля
Дневная поездка до города Ровеньки[23]. Мы поехали бы по магистральной дороге, но решили двинуться в объезд, чтобы не задерживаться по нескольку часов в пыли колонн. После восхода солнца, во время поездки через высокие, сверкающие росой луга в речной долине, нам встретилась масса девушек, идущих на сенокос с косами на плечах. Мы задали вопрос, едем ли мы правильной дорогой к мосту, в большей мере жестикулируя, чем прибегая к словам. Проселочная дорога терялась в пойменной растительности. Слева от журчащей реки, у опушки леса растет коровяк, видны соцветия– корзинки золотарника, порхают перламутровые бабочки. Спрятавшийся за кустами бузины дом лесничего, за забором сад. Но дорога идет круто в гору и постепенно сужается. Автомобиль взбирается все выше и выше. Зеленая река течет далеко внизу, на головокружительной глубине долины. Теперь она делится на два рукава, которые охватывают остров. На песчаном пляже сидит старик, который делает нам энергичные знаки. Предостережение? Мы проехали еще немного вверх. Совсем немного остается до места, где склон снова становится пологим и плавно спускается в широкую долину. Там, на удалении около километра, окутанный пылью колонн, находится необходимый нам мост! Ничего не поделаешь, мы не можем повернуть назад. Я выхожу из машины, а Флайсснер ведет машину по рискованной дороге. Наконец мы добираемся до долины, но в конце концов скатываемся в песчаную яму и застреваем, увязнув в ней. Мы начинаем копать, но ничего не получается. Тут на той стороне, на острове, дает о себе знать старик. Он садится в свою лодку и переправляется через реку, гребя веслами. Добравшись до нас, старик без слов принимается за работу. Настоящий великан. Он мощно работает лопатой, а затем одним рывком поднимает колесо машины. Мы благодарим его и даем ему те немногие сигареты, которые у нас имеются. С лучезарной улыбкой старик сильно жмет мою руку. «Хорошо!» – говорит он перед возвращением назад. Когда мы трогаемся с места, старик машет нам рукой, затем стаскивает лодку на воду. Похоже, на острове других людей нет, и старик обитает здесь в своей хижине один.
14 июля
Ровеньки – частично разрушенный городишко, который, впрочем, переполнен штабами и подразделениями всех видов. Мы находим приют только на другом его конце. Однако, по западным канонам, и этот город представляет собой лишь обширную по площади деревню со своими одноэтажными мазанками, сосредоточенную вокруг своего каменного центра.
Из относительно богатых домов сегодня мы попадаем в бедные. Первое впечатление от домика, в котором мы занимаем приличную комнату, – ощущение бедности и грязи. С железной кровати первым делом мы сняли матрац и старые одеяла. Ее четыре ножки стоят в жестяных банках, в которые налит бензин. Испарения должны помешать ночному нашествию клопов. Кроме тех, которые могут упасть сверху.
15 июля (письмо)
«Мы, Флайсснер и я, любезно привели в порядок общую комнату. Была прибрана посуда, покрытая пылью, из-под кровати убраны тряпки, из укромных мест – затасканные покрывала. Мы помыли мебель: стол и два стула.
Испытывали ли хозяева стимул от нашей уборки, отнеслись ли к этому с уважением? Или же они сами намеревались провести уборку? Когда к обеду мы пришли домой, кое-что было побелено, а вдоль стен по глинобитному полу была нанесена узкая зеленоватая полоса. Но почему столь неприятный запах разъедает нос? Это зеленое покрытие – разведенный коровий навоз. Поэтому мы выбежали из уже почти полюбившегося нам дома в сад, который находится внизу за домом. Я потянул за темное основание подсолнуха. Ты знаешь, какой у него аромат? Он сильнее и более концентрированный, чем у меда: как медовый пряник, который готовят на солнце, с ароматными добавками, мускатом и корицей.
Рано утром я спустился вниз к реке через сад, между высокими гелиотропами и плодовыми деревьями, обращенными в этот час на восток. Вода в реке нечистая и почти неподвижная. Песчаный берег, а на той стороне невысокие камыши. Тем не менее освежающее купание в теплой воде разгоняет утреннюю вялость. Дорога к берегу проходит через небольшой лужок, который принадлежит хозяевам дома. На нем дедушка косит траву – свежий корм для коровы. Она является самым дорогим из того, что местный житель может назвать своей собственностью. В течение дня она находится вместе со всеми остальными животными на общинном пастбище, вечером большое стадо возвращается домой, и коровы разбредаются по личным коровникам крестьян.
Каков был новый сюрприз, когда после глубокого сна в тени груш мы возвратились в дом. Опять комната была наполнена ароматом, но на этот раз пряным, приятным. На полу, на сухом покрытии, была рассыпана свежая мята. Так два часа назад мы неожиданно вмешались в процесс еще незаконченной уборки и теперь лучше понимали беспокойство жильцов дома, которые предупреждали нас, когда мы въезжали. Вообще коровий навоз считается гигиеничным и должен нейтрализовывать паразитов. При строительстве мазанки он используется как вяжущий материал. Сухой, он служит для обогрева. Пирамиды уложенного слоями и высушенного на воздухе коровьего навоза – характерный признак местных деревень: часто создается впечатление, будто они построены в центре торфодобычи.
Бабушка угощает нас яйцами, молоком, обжаренным картофелем, к которому она добавляет жир из консервных банок, приобретенных ею в обмен. Сегодня она выпекла темные булочки из ржаной муки, заминающиеся, тягучие и несоленые. Однако они тотчас же приходятся по вкусу, когда ты макаешь их в сметану, которую тебе подносят. Бабушка маленькая и резвая. У нее голубые глаза на широком (татарская примесь) лице. Время от времени она говорит «хорошо» и удивленно качает головой. Это «прекрасно и хорошо», видимо, относится к Флайсснеру и ко мне. От изумления нашим добрым отношением, которое представляет собой заурядное человеческое поведение, можно сделать вывод, что нас представляли людям как сущих чертей. (Очень многие немцы и их союзники и показали себя как черти. Такого геноцида здесь не было со времен монголо-татар, а также карателей времен Гражданской войны. –
Однако в наилучшем положении оказывается в этом доме 9-летняя Марфа. Милый, смышленый ребенок. Золотистые волосы, причесанные на пробор в центре, голубые большие глаза на узком, овальном лице, взгляд внимательный и обеспокоенный. Она хорошо сложена и обещает стать красавицей. По сравнению с болтливым рвением, с которым нас встречают люди, у нее тихая, взвешенная и даже высокомерная манера разговора. С момента нашего прибытия она все взяла в свои руки, ее прекрасные глаза предугадывают по губам пожелания людей, говорящих по-немецки. Она направила нас в хорошую комнату и побуждает
