на мою коллекцию боевых мечей?
— Ах, ваше высочество! — поденщица краснела и слегка упиралась.
В южной башне принц задёрнул занавеси на окнах, усадил прелестницу в обитое слегка потёртой кожей кресло и широким жестом обвёл стены.
— А вот, собственно, мечи… Приказать подать вина? Прекрасное вино, из личных погребов батюшки. Подают только в особых случаях, на королевских приёмах…
— Ах, ваше высочество! — поденщица стыдливо потупилась. Воодушевленный принц приоткрыл дверь.
— Эй, ты! — окликнул принц скучающего у двери пажа и понизил голос. — Сбегай в трактир, возьми там пару бутылей вина, того, специального… трактирщик знает. Да быстрей давай, одна нога здесь, другая там!
Торжественно держа в вытянутых руках покрытую густым слоем пыли бутыль, принц продемонстрировал её поденщице.
— Обратите своё драгоценное внимание, о прекраснейшая! Такое вино не нуждается в красочных этикетках, в сосудах причудливой формы… Вековая пыль, покрывающая поверхность простой бутыли, говорит сама за себя. Хранимое в особых, выверенных условиях…
— Ах, ваше высочество! — сказала поденщица и благоговейно прикоснулась к пыли на бутылке. 'Вот чёрт', — подумала она. — 'Надо будет предложить трактирщику сменить состав клея… Нынешний жидковат'. Принц откупорил бутыль.
— Ах, мой принц! — сказала поденщица, принимая наполненный кубок. — Вы так добры ко мне, бедной селянке…
Алексей Карташов
Очень одинокий карпинчо
Даже не помню, когда мне впервые захотелось в Буэнос-Айрес. Может быть, когда отец читал мне 'Сказки сельвы' Орасио Кироги. Простая детская книжка, подражание Киплингу, но я потом перечитывал ее — даже не помню, сколько раз. Сказки были наивными и героическими, и сердце замирало каждый раз, когда гигантская черепаха, изнемогая, брела, а на спине у нее был привязан лианами ее больной лихорадкой друг, и черепаха шептала: 'Я так и умру, и не дойду до Буэнос-Айреса'. А когда к ней подбегал мышонок Перес и говорил 'Ах ты глупая, глупая! В жизни я не видел такой глупой черепахи! Да ведь ты уже в Буэнос-Айресе! Огни, которые ты видишь там, впереди, и есть Буэнос-Айрес', — на глаза наворачивались слезы. Смешно, конечно, но ведь и мальчикам нужны книги со счастливым концом.
А в другой сказке, 'Переправа через Ябебири', злые и надменные ягуары говорили скатам: 'Скаты, уйдите с дороги, или мы разорвем вас всех в клочки!' Но на острове лежал их раненый друг, охотник, и скаты отвечали: 'Никогда — нет!' Отец сказал мне, что на самом деле скаты отвечали 'Nunca jamas', и добавил: 'Вообще-то, и то, и другое значит «никогда», так что непонятно, почему они так говорили'.
Понемножку, с годами, название «Буэнос-Айрес» потеряло остроту, но однажды ночью мне приснился город. Узкие улицы и маленькие площади окружали замки удивительной архитектуры, теплых желто-оранжевых тонов. Я бродил по улицам и никак не мог налюбоваться, а потом встретил свою первую любовь, еще из младших классов. Она спросила: 'Ты давно в Буэнос-Айресе?' — и я не удивился, а понял, что наконец приехал туда, куда так давно собирался.
Наутро я и думать забыл про сон, и отправился на работу, а придя, поискал в Интернете недорогие билеты в Таиланд (пора было в отпуск), но заказывать пока не стал. Часов в двенадцать Эрнандо, наш аспирант из Бразилии, позвал меня на ланч. 'С нами еще пойдет одна моя подруга', — предупредил Эрнандо. Девушка по имени Тереса оказалась общительной и разговорчивой, я спросил ее, откуда она, и, услышав 'из Буэнос-Айреса', вспомнил свой сон. Через полчаса я уже решил, что Таиланд подождет, и заказал билет в Аргентину.
Перед отъездом мы еще раз встретились в кофейне. Тереса принесла с собой толстый фотоальбом с чудесами Аргентины. Я долго листал его, вглядываясь в лица и пейзажи, и вдруг увидел тёмную фотографию с едва различимой мохнатой и усатой мордой, похожей на сурка.
— Кто это? — полюбопытствовал я, показывая на зверя.
Тереса нахмурилась, развернула альбом к себе.
— А! — воскликнула она с облегчением. — Так это же карпинчо!
Карпинчо, — начала объяснять Тереса, — очень распространенное в Аргентине животное. Обитает он в джунглях, по берегам рек, и замечательно плавает. Карпинчо отличается добрым нравом, любопытен, но обидчив и иногда кусается.
А я уже вспомнил это имя. В другой детской книжке, какого-то аргентинского писателя, были два персонажа, бродячие музыканты Тимотео и Беллармино. Они ходят по городам и поселкам (пуэблос), Тимотео играет на скрипке, а Беллармино рассказывает сказки — про жадного лиса и хитрого карпинчо.
В самолете я опять подумал про странного зверя и понял, что обязан его увидеть. Непонятно, откуда взялась такая уверенность, но мне стало вдруг спокойно и счастливо. Я уснул и проснулся уже рано утром, когда самолет разворачивался над бескрайней бурой Ла-Платой.
Я бросил вещи в отеле и отправился побродить, просто так, почти без цели. Это вообще мое любимое занятие, тем более в новом городе. Перед выходом я выкурил сигарету, валяясь на кровати и пытаясь вспомнить, как мне раньше представлялся Буэнос-Айрес. Не знаю, как у других, а у меня всегда есть в голове какой-то образ незнакомого мне города, часто неверный, из книжек без картинок. Улицы Парижа я представлял себе в виде каких-то переулков между Тверской и Арбатской площадью, и, как ни странно, почти угадал. Но тут я с огорчением понял, что ничего не могу вспомнить, потому что по дороге из аэропорта смотрел в окошко такси, и всё уже занято новыми впечатлениями, главным образом пробками на дорогах.
На крыльце отеля я втянул носом воздух — это тоже очень важно, как пахнет в городе. Было жарко, сухо, приятно пахло бензином, акацией и горячим асфальтом, как в детстве где-нибудь в Сухуми, и чем-то еще. Я решил, что это «что-то» и есть самое главное, и постарался запомнить его.
