Профессор и воображаемый бразилец
Профессор Гильерму Алвеш терпеть не мог вечерние занятия. По утрам он бывал свеж и бодр, блестяще импровизировал, шутил, и самая сухая и скучная материя в его изложении превращалась в изысканное лакомство. Выходя с утренних лекций, его студенты еще долго ощущали во рту некий особенный пикантный привкус, который в университете давно прозвали 'гильерминским'.
— От Алвеша, поди, пошли, ишь, облизываются, рожи гильерминские! — недовольно бубнили завистники, истерзанные трескучим речитативом доцента Паулы Бобон или высокоучеными дискурсами академика Жоакина Коррейа.
Но после обеда профессор Алвеш становился неузнаваем.
Обедал он обычно в университетской столовой. Профессор шел туда около трех часов, когда основной поток студентов уже рассасывался, и уборщица Граса начинала ставить на столы перевернутые вверх ногами стулья. Завидев входящего профессора, повар Эваришту без напоминаний доставал из холодильника два судочка из огнеупорного стекла и ставил их в микроволновку. В судочках всегда было одно и то же: суп из зеленой фасоли и тушеная говядина с рисом. На десерт профессор ел молочный крем. Крем не нужно было разогревать, поэтому Эваришту доставал его из холодильника в последнюю очередь.
Суп и говядину профессор съедал очень быстро, почти с жадностью, потом так же энергично набрасывался на десерт, и тут силы оставляли его. Ложка начинала двигаться все медленнее и медленнее, пока, наконец, не застывала в воздухе, на полпути между глиняной плошкой и полуоткрытым профессорским ртом. Для Эваришту это был сигнал, что пора нести тройной кофе без сахара и стакан ледяной воды.
После кофе профессор Алвеш закрывал глаза и несколько минут сидел неподвижно. Потом, все еще с закрытыми глазами, выкуривал зажженную внимательным Эваришту сигарету, и только после этого профессор находил в себе силы встать из-за стола.
На вечерних занятиях это был совершенно другой человек — его речь становилась монотонной, и прерывалась совершенно бессмысленными паузами, во время которых профессор Алвеш нервно улыбался и незаметно щипал себя за запястья, чтобы не уснуть.
— Девятнадцатый век вообще полон бразильцев, — сказал профессор Алвеш, засунув в рот дужку очков. Вышло невнятно, поэтому профессор вытащил дужку изо рта и повторил это утверждение еще раз.
Селеште и Лижия удивленно переглянулись. Занятие было посвящено типографским шрифтам, и было совершенно непонятно, с какой стати профессор вдруг заговорил о бразильцах.
— Я думаю, — вдохновенно сказал профессор, постукивая очками по столу, — что из этого могло бы получиться недурное исследование! Наверняка, Валдомиру как гражданину Бразилии это было бы интересно. Как вы считаете, Валдомиру? Интересна вам эта тема?
Все дружно уставились на Валдомиру, и Валдомиру нервно поерзал на стуле. Он не любил быть в центре внимания.
— Возьмем типичного воображаемого бразильца образца девятнадцатого века, — все больше возбуждаясь, профессор Алвеш подошел к Валдомиру и положил руку с очками ему на плечо. Еще влажная дужка со следами профессорских зубов едва не уткнулась Валдомиру в глаз. — Это обычно искатель приключений, человек низкого происхождения, — Валдомиру увидел, что Лижия, сидящая к нему ближе всех, ехидно ухмыльнулась, и страстно пожелал провалиться сквозь землю. — Он поехал в Бразилию за деньгами, вернулся богачом, и теперь тратит деньги направо и налево, не имея понятия ни о стиле, ни о хорошем вкусе…
Если бы не рука профессора на его плече, Валдомиру спрятался бы под стол. Красотка Лижия рядом с ним уже откровенно хихикала, и Валдомиру с тоской думал, что теперь ему тут точно ничего не светит.
— Однако же, в романах Тейшейры де Вашконселуша мы встреча…
— Профессор, уже шесть часов! — тоненько пискнула Селеште. — Можно сделать перерыв?
Профессор Гильерму Алвеш прервался на полуслове, несколько раз беззвучно закрыл и открыл рот, потом кивнул и выпустил, наконец, плечо Валдомиру.
Валдомиру вскочил и выбежал в коридор, на ходу доставая сигареты.
— Гильерму сегодня в настроении, — вполголоса проговорила Лижия, выходя из кабинета. — Как будто и не вечер…
— Да ну, — сказала Селеште, передернув плечами. — Меня эти его шуточки нервируют.
— А мне понравилось! — Лижия потянулась, чуть не задев Валдомиру. — По-моему, Гильерму гений, а все гении с придурью!
— Не знаю, не знаю, — с сомнением пробормотала Селеште. — Он же не придуривался, он же себя вел, как будто там действительно сидел этот…как его…Вальдемар?
— Валдомиру, — поправила Лижия. — Красивое имя, правда? — Она глянула на часы. — У нас десять минут. Мы идем в бар или нет?
— Идем, — кивнула Селеште.
— Тогда в темпе!
Лижия с легкостью прошла сквозь остолбеневшего Валдомиру и побежала вниз по лестнице, размахивая сумкой.
Коллекция
Ана София Мендонса отодвигает тарелку и аккуратно промокает салфеткой рот. На салфетке остается четкий двухцветный отпечаток губ — розовая помада и коричневый мясной соус.
Ана София брезгливо скатывает салфетку в шарик и засталкивает шарик в набитую окурками пепельницу.
'Ну почему у них здесь никогда нет зубочисток? — с тоской думает она, пытаясь извлечь языком застрявший между зубами кусочек бифштекса. — Не могу же я ковыряться в зубах ножом!'
Ана София твердо знает, что никто еще не умер от того, что у него между зубами застрял кусочек бифштекса, но чем настойчивее она себе это твердит, тем сильнее злится.
Наконец, Ана София не выдерживает. Она быстро оглядывается — не смотрит ли кто в ее сторону, потом прикрывает рот левой рукой, а пальцы правой запускает в рот, в надежде подцепить и вытащить чертово мясо.
— Десерт? — спрашивает чей-то приятный голос.
Ана София подрыгивает от неожиданности, непроизвольно сжимает зубы и больно прикусывает собственный большой палец.
— Десерт? — повторяет официант. Потом наклоняется к Ане Софии и понижает голос до почти интимного шепота:
— Может быть, принести зубочистку? Бифштексы сегодня жестковаты — повар не в духе…
Ана София тщательно вытирает салфеткой влажные пальцы и скатывает салфетку в шарик.
— Зубочистку, кофе и счет, — раздраженно командует она, не глядя на официанта, и засовывает шарик в пепельницу.