взглядом, пролил воду на подбородок. Затем прицепил ковш к краю кадки, вытащил из нагрудного кармана бумажный пакетик с лекарством, высыпал на язык.
— Давление, — сказал он извиняющимся тоном.
— Вон как, — сказала Надя. — Сперва воду, а порошок после. Так надо?
— О нет, — смутился он.
Он снова зачерпнул воды и запил снадобье.
Из горницы, из-за дощатой выгородки послышался слабый старческий голос:
— Надейка, кто там пришел?
— Это ко мне! Отдыхай! — крикнула Надя, приоткрыв дверь.
У глухой стены этого пустоватого помещения, служившего столовой, гостиной и кухней одновременно, стоял большой стол под старой клеенкой с приставленными к нему стулом и двумя табуретами, у другой стены — сундук и в простенке — тумбочка. Лемке сел слева от окошка, где обычно садился Павел. Он мог бы сесть и на другое место, но сел именно сюда, это вышло непроизвольно.
— Кто вы? — шепотом спросила Надя.
— Моя фамилия Лемке. Зовут Хельмут. Хельмут Иоганн Лемке.
— Вы... немец? — что-то дрогнуло в ее лице и выпрямилось.
— Да, — ответил он, мгновенно затосковав по гостинице, где можно было бы сейчас принять душ, поставить водку в шкаф охлаждения и, остудив, потягивать из высокого гостиничного стакана.
Надя медленно опустилась напротив него на стул, не глядя сняла с полки надорванную пачку «Беломорканала».
— Разрешите? — Лемке потянулся к пачке.
Надя кивнула.
— Откровенно говоря, я не курю, хотя знаю, как это делать, — Лемке дунул в мундштук, закусил и смял его гармошкой. — Я приехал из ГДР. Но вообще-то я немец только наполовину. Моя мама была сорбка, это такая славянская разновидность на юге Германии. А отец был прусский барон. Но это не суть важно.
Надя зажгла для него спичку и прикурила сама, по-мужски укрывая огонек в ладонях.
— Турист, значит? — растерянно спросила она и выпустила дым через нос. — Я извиняюсь, конечно.
— Не совсем так, не совсем так. Меня пригласили советские коллеги. На конференцию по голографии.
«Черт возьми, — озадаченно подумал он, — ни на один вопрос невозможно дать прямого ответа». На вопрос, немец ли он, пришлось объяснять про сорбов, на вопрос, турист ли, рассказывать о цели визита в СССР. Этот ответ неизбежно вызовет вопрос о профессии, и тогда придется объяснять, что голография не основное его занятие, а основное — преподавание математики. Еще в X. он часами возился с оптикой, после войны работал ассистентом в фотоателье и одновременно учился в университете. Увлечение цветным фотографированием привело его к увлечению голографией, которое с годами переросло в страсть, а с изобретением лазера стало второй профессией.
Надя внимала ему с жадным интересом и, казалось, не дышала при этом. Сидела напряженно, опершись локтями на стол, посунувшись вперед и не сводя глаз. И Лемке терпеливо стал объяснять ей, в чем отличие обыкновенного фото от голограммы и в чем отличие простой голографии от спектральной, в каковой он был заметный авторитет.
— Видите ли, спектральную, или трехмерную, голограмму, — объяснял он, удивляясь про себя ее интересу, — можно наблюдать в отраженном свете при дневном или искусственном освещении, в то время как обычную голограмму можно увидеть объемной лишь в проходящем свете. Луч расщепляется на сигнальные и опорные световые волны. Производится это с помощью зеркал и линз... Часть рассеянных линзами световых волн отбрасывается зеркалом на объект и попадает на фотопленку. Другая часть попадает на фотопленку, минуя объект. Таким образом создается интерференция и затем...
— Вы... вы знали Пашу? — выдохнула она.
— Знал... Мы повстречались зимой сорок второго.
В феврале. Одиннадцатого февраля, если быть точным.
— Он попал в плен?
— Но он не был изменником! Я догадывался, что он замышлял побег. И он сделал бы это. Но мы попали под бомбежку. И Пауль...
— Пауль? — переспросила она задрожавшим голосом, не дав ему закончить фразу.
— Так его называли.
— Боже мой, Пауль!..
Вдруг смяв папиросу, Надя резко повернулась к горнице. В дверном проеме стоял костлявый старик в кальсонах и нательной длинной рубахе.
— Пашка! — проговорил старик. — Пашка, сукин сын, объявился? — Должно быть, старику казалось, что голос его звучит звонко и насмешливо, но одеревеневшее горло пропускало лишь хриплый клекот. — Где тебя носило, окаянного? — с восторгом произнес он. — Ох, Пашка-а!..
Колени его подломились, и он стал сползать по косяку, хватая воздух трясущимися руками.
Лемке вскочил, чтобы поддержать его, чувствуя, как зашевелились волосы на голове. Что, если он и в самом деле сын этого полуживого старца, местный немчиновский уроженец Павел Ледков, что, если там, в школе, или еще раньше, в имении дядюшки Руди, произошла чудовищная подмена, и у него каким-то образом выпотрошили сознание, разрядили, как батареи, вложили новые элементы, и он, природный русский, до сего дня жил под чужим именем и под чужим небом?..
Уложив старика, они снова ушли на кухню. Первым желанием Лемке было достать бутылку и сделать пару добрых глотков прямо из горлышка. Но здесь такой способ утоления жажды считался предосудительным.
— Знаете, Надя, — сказал он, — у меня случайно завелась бутылочка. — Он аккуратно раскрыл молнию и извлек водку. — Что вы на это скажете?
— Так чего говорить? Дело хозяйское. Только, может, малость повременим? Я обед сготовлю.
— Лучше немного сейчас, — сказал Лемке, — и немного потом.
— Ну, так я сейчас грибков достану!
Она засуетилась у маленького обшарпанного шкафчика охлаждения, которому, оказывается, есть простое русское название холодильник.
— Спасибо, не нужно сильных хлопот.
— Да как без закуски-то?
Между тем на звук открываемого холодильника прибежала большая белая кошка, просительно замяукала.
— Миц-миц-миц! — поманил ее Лемке.
— Она по-вашему не понимает, — сказала Надя,
— А как надо? О да, кис-кис!
Кошка вспрыгнула ему на колени, не спуская, однако, глаз с хозяйки.
Надя вывалила на блюдо банку скользких толстомясых грибов, названия которых Лемке не смог вспомнить.
— Это какие грибы? — спросил он, напуганный их количеством.
— Да грузди! Кушайте на здоровье. Нынче лето худое, груздей совсем нет, одни грибы!
— Но где же ваша рюмочка?
— Так мне, поди, ни к чему.
Лемке запротестовал.
— Немного теплая, но, я думаю, сойдет? — с запозданием сказал он.
— Все полезно, что в рот полезло, — скупо улыбнулась Надя.
Водка сняла напряжение, и он с удовольствием выпил еще рюмку.
— Вы не берите в голову, — сказала Надя, и Лемке вздрогнул: эта женщина словно бы читала его мысли. — Старик в последнее время частенько заговаривается. Кто из мужиков ни зайдет, все ему кажется,
