он прикидывается. Пьяный наверняка не вызовет подозрений у военного патруля и у контрразведки.
А возможно, мне мерещится. Внушил сам себе. И вот в каком-то забулдыге чудится Сгорихата.
Бочка за моей спиной покачнулась. Значит, налег на нее с силой. А пьяный поворачивается. И луна ему в лицо. Эх, была не была!
Засидел я ноги. Покалывает в икрах, когда иду к колодцу. Но теперь уже не сомневаюсь, что передо мной Сгорихата. В стеганом ватнике. Мятой кепке.
— Ты меня узнаешь, Микола? Это я, Кравец!
— С поручиком Кравцом не знаком.
— Нализался, чертяка. Голову тебе оторвать мало, Я себе все жилы вымотал, чтобы встретить тебя здесь.
— Говори спокойно, — просит Сгорихата и тихо стонет.
— Я от товарища Каирова. Он послал предупредить тебя, что явка на Святославской, восемь, провалена. Ею пользоваться нельзя. Но твое задание остается в силе. Уходим скорее отсюда.
Обнимаю его за плечи. На этот раз он стонет громко.
— Ранили меня, Кравец. Прострелили плечо левое. Кажется, ключица перебита..
— Дела... — растерянно произношу я.
Неторопливо идем к моему убежищу. Я поддерживаю Миколу за здоровый локоть. Но все равно при каждом шаге лицо его искажается от боли.
— За бочками в безопасности и обмозгуем, что делать. Я здесь уже часов шесть отсиживаюсь.
Помогаю Миколе опуститься на покрытую росой землю. Он прислоняется здоровым, правым плечом к бочке. Говорит:
— Попробуй стащить с меня ватник. Нужно бы хоть чем перевязать... А то я приляпал на рану шмоток рубашки.
Расстегиваю ватник. Осторожно тяну за рукав. Микола корчится от боли. Голова у него горячая. И сам словно прогретый солнцем.
— Слушай, — говорю, — кажется, не с того бока. Давай сначала с правой стороны потащим.
— Погоди, — вертит головой Микола. — Лучше о деле. А то, чего доброго, я еще отключусь.
— Что ты, — успокаиваю я. — Если сразу не убили, если на своих двоих топаешь, значит, рана несмертельная.
— Все верно. Да, кажись, крови много утекло.
Ощупываю ватник: липкий, набухший. Относительно крови Сгорихата не ошибается. Тихо, едва слышно произносит:
— При штабе Кубанской армии есть офицер контрразведки. Капитан Долинский.
— Знаю такого, — спокойно говорю я.
— Откуда? — встрепенулся Микола.
— В гостях у него был. Чай не пил, но в чулане, где раньше варенье хранилось, сидел.
— Ты проще мне объясняй. Не улавливаю я, когда шутки шуткуешь, а когда дело толкуешь.
— Задержали меня белые. Да я сбежал.
— Молодец, — прохрипел Сгорихата.
Помолчал, верно собираясь с мыслями. Потом сказал: — Его люди как собаки в меня вцепились. Едва ушел в перестрелке...
— Понятное дело.
— Вдруг со мной что случится... За все отвечаешь ты.
Сказав это, Микола точно избавился от тяжелой ноши. Вздохнул глубоко. И опять прислонился к бочке правым плечом:
— Есть еще один пароль. Про него Каиров ничего не говорил?
— Нет. Говорил лишь, что на Святославской явка недействительна.
Луна голубила бочки. И лицо Сгорихаты. И оно казалось неестественным, застывшим, как у покойника.
— Микола, ты чего... Не засыпай, Микола. Мы сейчас ватник стащим. И я перевяжу тебя...
— Огонька не найдется, мужики? — уловил я голос за своей спиной.
Их стояло трое. Мужчин. Двое поплотнее, солиднее. Третий молодой, с гармошкой под мышкой. Луна была за спинами пришельцев. И лица не были освещены настолько, чтобы по их выражению можно было определить, добрые или дурные намерения у этих людей.
— Есть, — ответил я. И вынул из кармана зажигалку.
Я говорил спокойно... Если они из деникинской контрразведки, нам с Миколой все равно не отбиться. Если же это просто люди, то, значит, у них есть сердца. И тогда... Можно будет разжиться горячей водой, чтобы промыть Миколе рану, попросить бинтов, а на худой конец чистых тряпок.
Седоволосый мужчина с коротким поперечным шрамом на лбу наклонился к огоньку, сжимая в губах толстую самокрутку. Выпустив струю дыма, он сказал, имея в виду зажигалку:
— Хорошая машинка. Подари.
— Дареное не дарят, — ответил я.
Чуть повернув голову, седоволосый сказал в темноту:
— Клава..
Из-за бочек неслышно, точно скользя над землей, появилась закутанная в платок Клавдия Ивановна. Одета она была гораздо проще, скромнее, чем днем. Теперь я понял, что перед нами те самые люди, которые весь вечер сидели возле забора, слушая голосистую гармошку.
Посмотрев на меня, Клавдия Ивановна кивнула седоволосому, не сказав ни слова.
Через секунду она опять исчезла. А во мне заметалась мысль: может, я сплю и все это только кажется.
— Почему на вас форма? — спросил седоволосый.
— Не ходить же мне голому.
— Вы не офицер.
— А вы? Вы кто такие? — Дотошность седоволосого взвинтила меня, и теперь я говорил пренебрежительным, ленивым голосом, который может считаться уместным лишь за полминуты до начала драки.
— Мы местные жители, — сказал седоволосый.
— Исчерпывающий ответ, — заметил я.
— Помоги мне подняться, — неожиданно попросил Микола.
Его желание было очень некстати, потому что, пока я наклонялся, они могли сбить меня с ног. И легко повязать нас. Но они не сделали этого.
Микола стоял нетвердо, по-прежнему чуть пошатываясь. Но глаза его были зрячими. Смотрели испытующе.
— Мне сказали, — с трудом выговаривая слова, начал Сгорихата, — что у вас можно одолжить бот под названием «Петр Великий».
Я решил, что Микола бредит. Однако седоволосый, переглянувшись со спутниками, четко сказал:
— Бот требует ремонта. Имеется лодка под названием «Катюша».
— Товарищи... — произнес Микола. И рухнул на землю.
Одновременно седоволосый со шрамом на лбу и я подались к Миколе.
— Что с ним?
— Ранен в плечо.
— Вас преследовали?
— Мы шли порознь. Он не успел рассказать мне подробности.
— Принесите воды.
Ушел тот, что без гармошки. Вернулся быстро. Вода капала из фуражки, желтая, с искорками. И пальцы у мужчины были мокрыми. Значит, колодец был неглубоким и, черпая фуражкой воду, он замочил руки.
Седоволосый плеснул прямо в лицо Сгорихаты. И Микола очнулся. Он дышал тяжело, хрипло. Но