сделал попытку встать. И мы подхватили его за поясницу. Поставили на ноги.
— Товарищи, — сказал Сгорихата. — Друзья...
Он умолк, словно забыл следующее слово.
— Вас успели предупредить, что явка на Святославами недействительна? — спросил седоволосый.
— Все же кто вы? — вопросом на вопрос ответил я.
— Странно... Откуда же вы знаете пароль?
— Я не знаю никакого пароля.
— Он говорит правду, — подтвердил Микола. — Пароль знаю я. Кравец был послан за мной вдогонку, чтобы предупредить о проваленной явке.
— Мы вторые сутки держим Святославскую под наблюдением с этой же целью, — сказал седоволосый.
— Если не ошибаюсь, вы товарищ Матвей. — Сгорихата сейчас дышал спокойнее. — Каиров мне рассказывал, как вы бастовали на Путиловском. И про шрам...
Матвей усмехнулся:
— Этим шрамом царская охранка меня на всю жизнь пометила.
Слушая их разговор, я изумлялся. Причем изумление мое не было вызвано приливом восторга. Наоборот, я не очень доверял этому Матвею. И боялся, что из-за потери крови Сгорихата утратил бдительность. И теперь выбалтывает военные тайны первым встречным, быть может, подосланным тем самым капитаном Долинским, которому мы должны устроить неприятности в жизни и помешать отбыть к турецким берегам.
— Нужно поскорее уходить отсюда, — сказал Матвей.
— Правильно, — согласился я. — Но прежде я должен поговорить с Миколой с глазу на глаз.
— Говори. Здесь все свои хлопцы.
— Нет, — заупрямился я. — Хочу напрямик.
— Хорошо, — сказал Матвей. — Только побыстрее.
Они ушли. Далеко ли? Угадать трудно. Потому что кругом пустые бочки.
— Слушай, Микола, — начал я. — Смотри на мой палец. Он у тебя в глазах не двоится? А меня ты хорошо видишь? Бороды, усов на моем лице нет?
— Я тебя хорошо вижу. И лицо твое бритое, и палец не двоится.
— Тогда какого ты черта раскрываешься перед первым же встречным-поперечным.
— Они знают пароль...
— Но ведь явка...
— Я говорил, Каиров дал мне два пароля. Первый — явочный. Второй — для связи с подпольной партийной организацией. Он показывал мне фотографии товарища Матвея. Рассказывал о приметах.
— А если Матвей переметнулся?
— Говори, да не заговаривайся. Они с Каировым друзья. Большевики-путиловцы. А здесь в Туапсе Матвей — член городского подпольного комитета.
— Между прочим, — сказал я, — эта женщина, которая появилась перед нами и исчезла, словно видение, сегодня в полдень целилась в меня из пистолета.
Рукавом ватника Сгорихата вытер пот с лица. Было ясно, что силы Миколы иссякают.
— Товарищи, — позвал я.
Когда нас опять стало пятеро, Микола сказал:
— Вы правы. Нужно убираться отсюда.
— Но вначале сделать Миколе перевязку, — заметил я.
Нет, во мне еще не было полной уверенности, что мы действительно повстречали друзей. Но если это враги, то, значит, мы влипли крепко. И здесь уж, кажется, ничего не поделаешь.
Стук в дверь... Есть в нем что-то похожее на кошку — такой же настырный и вкрадчивый. Крыша тенью окутывает маленькое крыльцо, и, хотя двор и улица брызжутся лунным светом, мы плохо видим Матвея, стоявшего перед дверью.
Собаки не лают. Вернее, лают, но где-то далеко на горе, а может быть, и за горою. На этой улице тихо, вот только стук в дверь. Он беспокоит меня. Настораживает. Я сжался, точно для прыжка. Что ждет нас за дверью?
Обстановка такая: Матвей на крыльце. Мы все на улице, за забором. Двое поддерживают Сгорихату. А я стою у них за спинами, шагах в трех.
Если в доме засада, я, возможно, сумел бы убежать, — но не бросать же в беде Сгорихату.
Кто-то отворил дверь. И Матвей с кем-то шепчется. О чем?
Я еще не рассказал, почему мы здесь. Когда за бочками они перевязывали Сгорихату, то, увидев, сколько крови он потерял, решили, что его надо обязательно показать врачу. Пустыми переулками, дворами мы пробрались к его дому.
Клавдия Ивановна смотрит на меня с улыбкой. У нее очень добрый, располагающий взгляд. И я бы, конечно, верил ей, если бы у меня отшибло память и я забыл бы, как она держала в руке пистолет и в глазах ее не было ничего, кроме холода.
Спускается с крыльца Матвей. Товарищ ли он? Луна оделила голову его серебром, и он сейчас не очень похож на старого путиловского рабочего.
— Они мобилизовали всех городских врачей, — говорит Матвей.
— Мой постоялец — доктор, — говорит Клавдия Ивановна.
— Он дома?
— Думаю, что да.
— Идем, — решает Матвей.
— А можно ему довериться? — спрашиваю я. — Не выдаст?
— Не позволим, — отвечает Матвей и достает из кармана револьвер. — Кстати, у вас есть оружие?
— Нет, — признаюсь я.
— Возьмите. Пригодится.
Сжав рукоятку увесистого револьвера, я не просто почувствовал себя увереннее — меня покинуло, если так можно сказать, чувство неполного доверия к этим повстречавшим нас людям.
— Предстоит миновать опасный район. Будем следовать так: мы четверо впереди. Клава и Кравец сзади. Идите медленно, под ручку. Воркуйте о чем-нибудь. В случае опасности Семен заиграет на гармошке...
Мы почти одного роста? Нет. Это прическа у нее высокая. А плечами она пониже меня. И духов, чувствую, не пожалела.
— Кравец, согните руку в локте. Я сама возьму вас. Так будет удобнее.
Я сгибаю руку, но, оказывается, не ту. Нужно левую, а я согнул правую.
Нежные у нее пальцы. Интересно, у всех женщин вот такие нежные, теплые руки.
— Так дело не пойдет, Кравец, — капризно произносит она и добавляет назидательно: — Можно подумать, что вы никогда не гуляли с девушкой.
— Милая Клавдия Ивановна, это было так давно, что я уже все позабыл.
Неожиданно впереди грохнул выстрел. Кто-то страшно и громко закричал: «Держи!» По улице навстречу нам, догоняя свои тени, бежали люди.
Торопливо заиграла гармошка. Я видел, наши ребята подались влево, уступая кому-то дорогу. Клавдия Ивановна увлекла меня к забору. И, обняв за плечи, прижалась щека к щеке. Требовательно прошептала:
— Не стойте как истукан. Обнимите меня.
Это было сказано кстати. Мимо нас пробежал казак с узлом за спиной. Его преследовали два офицера-пехотинца. Один из них был капитаном, погоны другого я не разглядел. Офицеры на ходу стреляли из пистолетов. Возле нас капитан остановился, прицелился. И казак рухнул на землю...
Тот, второй, подобрал узел, выстрелил в лежащего... Потом он подошел к капитану, кивком указал в
