Да ить и им, районным, люди нужны. Поставили... На войне характер у него твердым сделался. И сам горя хлебнул. Сочувствие имел к человеку. А за сочувствие горы свернуть можно... Сейчас хозяйство большое... И с ним сроднились...
«Сроднились»... Емкое слово. В архивах и протоколах его не найдешь!
Итак, вот он и Власьев. Сталинградец, гвардеец... Тот, кто выдержал сталинградскую оборону, с которым «сроднились».
Невысок он ростом — сибиряки больше в кость раздаются. Легко спрыгнул с коня, провел пальцами по усам, стряхивая пыль, и к нам. Мы его в правлении ждали.
Твердая поступь, не смягчилась солдатская выправка. Командирская шкода за ним. Окинул нас коротким взглядом из-под седых, надвинувшихся на глаза бровей. Поздоровались... Сел за свой стол, еще раз посмотрел на нас. Мои спутники вышли. Мы остались вдвоем. Таиться было нечего. Я представился. Он удивился.
— Полковник? Из Москвы? Что же такое стряслось? Далекие наши края. Не говорю глухие — нет глухих мест, где человек живет... Однако далекие...
Он еще раз взглянул на мое удостоверение.
— Дубровин? Алексеевич? У нас тут знают Алексея Федоровича Дубровина...
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Алексей Федорович — мой отец...
— Этим и обязаны вашему приезду?
— Нет! Просьба, Николай Павлович! Разговор должен оставаться между нами...
— Такое уж у вас учреждение. И без предварения понятно! Так что же? Не плен ли вспомнить приехали?
— Плен...
Власьев сдержанно вздохнул.
— Много раз вспоминать приходилось! Забыть и сам не забудешь...
— Вам что-нибудь может подсказать из далекого прошлого фамилия Шкаликова?
— Как не может! Обязательно даже может! Только что же покойника вспоминать?
— Покойника? Откуда у вас такая уверенность, что он умер?
— Как меня председателем выбрали, написал ему письмо... Знаю... По себе... Трудно нам было, кто в плену побывал. А мне люди нужны. Приглашал его работать в колхоз. Жена ответила, умер, дескать! Утонул! Тому лет пятнадцать уже...
— Жив Шкаликов...
— Жив? Удивляться не хочу! Всякое может быть... Фокус, конечно, занятный! Но плохого вы от меня о нем не услышите! Жизнь он мне спас!
— Вы что же, без него не решились бы на побег?
— Побег? Оттуда? Из немецкого лагеря? Каждый час о побеге думал! И не я один. Только бежать некуда. Далеко не убежишь. Так хоть надежда какая, свои вот-вот придут! А побег — это очередь из автомата!
— Вас выводили на работы... Это было за пределами лагеря. Завалы, разрушения...
— Протокол нашего допроса, я вижу, вы изучили, Никита Алексеевич! Сохранился?
— Сохранился...
— Со Шкаликовым не беседовали?
— Ищем, чтобы побеседовать!
— Нового он вам ничего не расскажет. Бесполезно! Хотя придется объяснять, зачем умер?
Власьев грустно усмехнулся.
— Выжил я, товарищ полковник, потому что умел молчать, Разные там и всякие подворачивались с разговорами о побеге... Может, кто и искренне искал попутчиков, а чаще — от лагерного начальства проверку делали... Игру такую любили. Сколотит провокатор группу для побега, соберутся. Немцы даже помогут. Только из лагеря долой — они следом... И весело, и начальству реляция, вот, дескать, какие мы молодцы ребята! Никто от нас уйти не в силах! Так и говорили: оставь надежды, всяк сюда входящий! Это чтобы у нас надежды не оставалось... Шкаликова откуда-то перевели. Шальной он, что ли, или испугался, что из нашего лагеря уже никуда и не переведут. Он прямо, в открытую предлагал всякому и каждому... Бежим, и все тут!
— На этот раз вы не испугались, что это провокация?
— Я опять же ничего ему не ответил... Завалы, обвалы там всякие... Это все не существенно... Шкаликов ударил по очкам немецкого солдата. Сбил очки. Голубев вырвал у солдата автомат и прошил очередью фашиста. Как они убили немца, я сразу и решился бежать! Если Шкаликов провокатор, то и ему беда! Не простят! И в побеге он не выдаст...
— Вы этого не рассказывали на допросе...
— А если Шкаликов не провокатор, а просто шальной и отчаянный малый? А? Загубил бы я его таким предположением! Потому и не рассказывал...
— Почему именно он пошел на хутор договариваться? Голубев считает, что по своей смелости...
— Голубев доходил... Он обессилел от голода... Куда ему идти? Раскольцев сам не спешил... Я так считал: если Шкаликов провокатор, а на хуторе немцы — не пойдет! Должен провокатор знать, где беглецов ждать договаривались... Нет немцев — снова риск... Вызвался идти, пусть идет. Жребий кидать между мной и им надо было!
— Ну и как вы сейчас считаете? Провокатор он или нет?
— Никак не считаю... Не знаю, и точка! Всем, чем могу помочь, помог бы ему оправдаться!
— Помогите! Почему вы решили, что мы обязательно хотим его в чем-то обвинить? Во всяком расследовании всегда есть две стороны. Я тоже был бы рад, если бы он оказался честным человеком. Может быть, так оно и есть... Человек он, во всяком случае, сложный. Разыграл спектакль... Утонул... И пятнадцать лет каждый месяц посылает деньги дочери... Такое напридумывал с этими переводами, мы ищем, никак найти его не можем! То из одного города идут переводы, то из другого! И все под разными фамилиями...
— Мне он там особо сложным не показался... Говорю, скорее шальным! Так я его для себя и объясняю...
— Раскольцев-то женился на той польке...
— Да ну! — воскликнул Власьев и подался ко мне через стол.
— Это вас удивляет?
— Приглянулся он ей, значит...
— И она ему?
— Красивая была женщина!
— И вам она нравилась?
— Я еле ноги таскал... Какой из меня кавалер! Раскольцев, тот был поглаже... Не допытывался я, из какого он прибыл лагеря. На голодного не смахивал... Схемы тут не нарисуешь, Никита Алексеевич! Всякое бывало... Миллионы в движение пришли. Может, он в каком хозяйстве у немки батрачил... Подхарчила. Смазливым он был пареньком...
— Он старше вас!
— И я тогда был не старик. Что там в протоколе показывает он?
— Перечисляет лагеря, где был...
— По тем временам другого ему не оставалось... Не нравилась мне его ухватистость... Да ведь недолго мы вместе были... В подвале не насмотришься... И помалкивали... Опять же всякое могло случиться! Паненку мне хотелось бы повидать... Хотя, какая же она сейчас паненка! Она старше Раскольцева...
— Умерла паненка... Дочь от нее осталась...
— Они в Польше жили?
— Нет! Здесь. Раскольцев врач... Знаменитый! Специалист по заболеваниям печени.
— Печень у меня больная, но лечиться к нему не поеду!
— Ревность?
Власьев улыбнулся.
