создать идеальный семейный очаг. Это химера, ведь у него был такой разброс интересов, такое космическое поле притяжения! В клетку комнаты такой космос не вместить!..»
Мечта Высоцкого (была ли, впрочем, она столь заветной?) о собственном загородном доме в конце концов воплотилась в постройку дачи на участке Эдуарда Володарского в писательском поселке Красная Пахра.
«Марина… все время долбила мужу в темя, что пора приобрести дачу или дом, — распределял „роли“ в своей будущей пьесе маститый драматург. — Мол, надоело жить в Москве, в квартиру вечно припираются пьяные друзья».
На территории участка Володарского, который ранее принадлежал поэту Семену Кирсанову, кроме большого дома, стояла еще и времянка. Хозяин сказал Высоцкому: приведи ее в порядок — и живи там сколько угодно в свое удовольствие. Высоцкий идеей загорелся, пошел, все осмотрел и предложил встречный вариант: времянку снести, а из бруса, который он непременно где-нибудь добудет, построить настоящий дом. На том порешили, ударили по рукам. Какие счеты могут быть между друзьями?
«Я уезжала из Москвы с длиннющим списком вещей, которые должна буду привезти в следующий раз, — вспоминала Марина. — К счастью, в последнюю минуту у тебя появляется еще одна хорошая идея. Один из наших друзей, Олег, возвращается из Лондона в Москву, у него есть право привезти с собой контейнер с мебелью. Таким образом, мы можем привезти все, что нужно для дачи».
В Лондон она поспевает как раз к сезонной распродаже. Три дня подряд с утра до вечера носилась по магазинам и скупала все, чем можно обставить и украсить их будущее новое жилище: салонную мебель в классическом английском стиле, лампы, кровати, постельное белье, огромный холодильник, который, как просил Володя, мог постоянно выдавать кусочки льда, посуду, духовку, кухонный комбайн…
Потом Марина возвращается в Москву и становится прорабом на стройке. На нее сразу обрушивается целый ворох проблем. Сначала обнаруживается, что батареи вовремя не прочистили, в морозы они лопнули — значит, придется менять. Большие щиты из прессованных опилок разбухли от влаги — нужен компрессор для просушки. Высоцкий договаривается по поводу такого агрегата через знакомых на «Мосфильме». Когда его подключают к сети, во всем поселке вылетают пробки. Кафель неопределенного цвета, который предназначался для ванной, при перевозке расколошматил в дороге пьяный шофер. «Но потихоньку наша постройка начинает становиться похожей на настоящий дом, — радуется Марина. — К концу 79-го приезжает мебель. Я провожу целые дни одна, расставляя все в доме, но меня вызывают во Францию на съемки, и я уезжаю. Справить новоселье нам так и не удается…»
Только к марту следующего года затянувшаяся стройка была почти завершена. Правда, все эти месяцы законного хозяина участка не оставляли в покое именитые соседи — «король детектива» Юлиан Семенов, кинорежиссер Эльдар Рязанов, главный редактор журнала «Юность» Андрей Дементьев и даже «таганский», казалось бы, автор, прозаик Григорий Бакланов: чего это там у тебя Высоцкий дом строит, это ведь запрещено? Володарский открещивался как только мог: это и не дом вовсе, а так, служебное как бы помещение для его личного архива и библиотеки. Впрочем, собратья-«письменники» напрасно переживали относительно своего потенциального беспокойного соседа. В Красную Пахру Владимир Семенович приезжал редко.
Жаль только, история с домом Высоцкого имела весьма грустное и дурно пахнущее продолжение, превратившись в предмет тяжбы между наследниками умершего поэта, его вдовой и самим Володарским. Но это будет уже
— Марин, тебя, — Владимир протянул трубку жене, успев шепнуть: «Ира Мирошниченко».
— Bonjour, madame.
— Bonjour, mon ami.
Легко, непринужденно и доброжелательно знакомясь с женами, подругами, приятельницами, спутницами, музами друзей Высоцкого, Марина исподволь внимательно приглядывалась к ним и только потом делала свой выбор и принимала решение, продолжать ли общение или все-таки постараться держаться на расстоянии. В какой-то период была в добрых отношениях с актрисой Ириной Мирошниченко, в чьем доме нашла уют и понимание в момент раздора с Владимиром. Женщин сближало многое, в том числе, конечно, и французский язык, и музыка. Но прежде всего близость жизненной философии. «Женщина должна иметь свой стиль, неповторимый, ее личный, — утверждала Ирина Петровна. — Надо быть всегда такой, какая ты есть… Женщина в некоторых ситуациях должна быть ниже мужчины. В личных взаимоотношениях женщина не должна быть впереди, чтобы мужчина не чувствовал себя ущемленным, слабаком перед ней, а, наоборот, ощущал себя личностью, мужчиной. Это очень тонкая вещь, которую женщина должна соблюдать, если она не хочет потерять этого мужчину…»
Тогда же, в конце 1960-х — начале 1970-х, Влади тепло приятельствовала с детской художницей Лилей Майоровой. «Все праздники мы отмечали вместе у нас дома, — рассказывал ее муж Александр Митта, — и Володины дни рождения, и театральные премьеры, и Новый год, и Пасху, и Рождество, — все, что угодно. И 1 Мая нужно было посидеть, и 7 Ноября — непременно. Любым случаем пользовались, чтобы собраться вместе…»
Новых знакомых подкупала непосредственность Марининых эмоций. Во время одной из первых посиделок у Митты на Удальцова она воскликнула: «Ваше счастье, что вы не понимаете, насколько бедны!» Все хмыкнули — а им не с чем было сравнивать свое бытие. Марина смутилась, почувствовав, что допустила бестактность. Зато Высоцкий тут же нашелся, вспомнил байку:
— Все человечество, Мариночка, мучается вопросом: откуда родом Адам и Ева? А ответ ужасно прост: из Советского Союза! Голые, босые, одно яблоко на двоих хрумкают и вдобавок считают, что они в раю… Не смешно? Ну, не грусти, Мариночка. Ей-богу, все будет хорошо…
«В общении Марина и очаровательна, и проста, — восхищалась жена Окуджавы, Ольга Арцимович. — Она поражала легкой открытостью. О ней можно было сказать „свой парень“. Она очень милая и естественная, без фальши, без обычного актерского кривляния…»
Щедрость и нежность к друзьям — божественный дар, которым был наделен Высоцкий, Марина восприняла как обязательное правило для себя. Она в лепешку готова была расшибиться ради тех, кому Владимир безоглядно верил, кому отдавал свою душу, силы, тепло, время.
«Марина относилась ко мне очень хорошо, — говорила Римма Туманова, но объективности ради уточняла: — Правда, только потому, что я была женой Туманова… Но когда мне было очень плохо, я лежала в больнице, Марина во Франции доставала мне лекарства, пересылала самолетом… У меня до сих пор хранится ее записка, как надо этим лекарством пользоваться…» Поднятая Высоцким по сигналу SOS, Марина металась по ночному Парижу в поисках дефицитнейших (даже для Франции) медицинских препаратов, которые должны были спасти (и спасли!) от неминуемой смерти жену режиссера Георгия Юнгвальд-Хилькевича. Потом срочно, с помощью летчиков Аэрофлота передавала новейшее средство подавления алкогольной интоксикации для самого Хилькевича. Предметные уроки безмерной доброты, сиюминутной готовности прийти на помощь попавшему в беду другу становились безусловной привычкой.
А могла и просто так напомнить о себе из «прекрасного далека» маленьким милым презентом — например, передать Борису Мессереру чудные американские носки или Севе Абдулову забавную кепку, до которых он был великий охотник.
Ну а уж Евгений Александрович Евтушенко был коленопреклоненно благодарен Марине, которая согласилась стать «челноком» и контрабандой переправить английским переводчикам его пока машинописную антологию «Строфы века». Конечно, никакой крамолы рукопись не содержала, но трижды осторожный (с некоторых пор) составитель антологии на всякий случай решил перестраховаться: мало ли что? К тому же к весу «ручной клади» — килограммов десять, не меньше — могли привязаться… У Марины на таможне в Шереметьево был неофициальный «зеленый коридор» — ее никогда не подвергали унизительной процедуре досмотра. Вот и решили рискнуть.
«Мы с Володей тащили сумку, держа каждый за свою ручку, — вспоминал свою авантюру Евтушенко. — Потом Марина перехватила у нас всю русскую поэзию от символистов до Бродского, соединив обе ручки и покачивая бедрами чуть больше, чем обычно, и блистая улыбкой, пронесла сумку через границу с такой легкостью, как будто она была наполнена лебяжьим пухом, еще и помахала нам свободной рукой. Так что русская поэзия должна быть благодарна ей не только за Володю…»
