— Бубнич жив? — спросил Куценко, и тут Гуляева закидали вопросами:
— Как вел себя Сякин?
— Какие у нас потери?
— Настроение у эскадронцев?
После подробных ответов Гуляеву велели остаться и приступили к совещанию.
Армия Клеща обкладывала город. Батько, Охрим, ординарцы стояли на холме, прислушиваясь и угадывая во мгле движение тех или иных частей войска. Князев и Клешков, найдя по суете около холма ставку атамана, подъехали и пристроились позади. Кто-то во тьме прискакал, чавкая сапогами, полез на холм.
— Батько тут?
— Ходи ближче.
— Батько, подай голос.
— Хто будешь?
— С третьей сотни. Там наши хлопцы позаду оврага червонных накрыли. Двух узяли.
— Пусть приведут, — распорядился Клещ.
Связной молча зашагал по грязи. Потом звук его шагов утонул.
Привели пленных. Охрим, нагнувшись с лошади, стал их допрашивать. Топот и движение вокруг не давали Клешкову слышать, что они отвечали. Охрим вдруг привстал на стременах и резко махнул рукой. Один из пленных упал, застонал. Конвоир сзади ударил второго. Тот тоже упал в грязь.
Князев приблизился к Клещу, подождал, пока к нему подъедет Охрим.
— Батько, — торопливо заговорил Охрим, — оба краснопузые брешут, что Кикотя раскостерили.
— Шо таке? — повернулся к нему Клещ.
— Ей-бо! Я их сек и уговаривал не брехать, да один треплет, шо Кикотя разбили на болотах, шо привели пленных и шо по городу усю ночь йшлы обыски.
Клещ молча повернулся в седле и поскакал к оврагу. За ним, грузно топоча, помчались остальные. Клешков и Князев, шлепая по лужам, поехали следом.
— Батько! — вполголоса окликнул чей-то бас.
Клещ подъехал и спешился.
— Батько, — сказал тот же голос, — тут перебежчик до нас, балакает, шо с отряду Кикотя, та я не вирю.
Подвели человека.
— Батько, це я, Пивтора Ивана, — торопливо заговорил перебежчик, узнаешь?
— Узнаю, Васыль, — мрачно буркнул Клещ, — откуда взявся?
— Забрали нас, батько. На болотах застукали. Пулеметами порезали на гати.
— Дэ Кикоть?
— Не могу знаты того, батько!
— Ладно, ходи в третью сотню, кажи, шо я приказал одеть и вооружить.
— Дуже дзякую, батько.
— Охрим, — резко обернулся Клещ, — где эти... З городу?
В несколько секунд Князева и Клешкова содрали с лошадей, обезоружили и плетьми подогнали к Клещу.
— Зрада! — сказал Клещ. Лица его не было видно в темноте. Только плотный силуэт в папахе. — Зрада! Продали моих хлопцев. Ясно!
— А мы тут при чем, а, батько? — заспешил Князев. — Мы-то при тебе были.
— Хто при мне, а хто и в городу, — сказал Клещ.
За оврагом, на склоне, где уже начинались первые дома города, вдруг грохнуло и просыпался беглый ружейный огонь. Потом заорали десятки голосов. По вспышкам было видно, что бой перемещается в сторону города.
— Шо таке? — спросил сбитый с толку Клещ.
— Тамочке третья сотня, — раздумчиво сказал Охрим, — не воны ли без спросу з глузду сорвались?
Подскакал всадник:
— Батько! Третья сотня узяла пулемет и гонит червонных!
— На штурм! — Клещ кинулся к лошади и вскочил в седло. И тут же сотни голосов закричали, загомонили вдоль оврага. Зашлепали сапоги, затопали копыта.
Охрим кинулся назад удержать в резерве хотя бы полусотню всадников. По всему полукругу оврага заплясали вспышки ружейного огня. Скоро они переместились в улицы. Штурм начался. Князев и Клешков, отведенные назад двумя конвоирами, молча смотрели, как вспыхивает и разрастается в городе сумятица боя. Вспышки выстрелов неслись уже из центра.
«Как там наши?» — думал Клешков и вздрагивал от жесточайшей тревоги.
Бубнич и Бражной следили с колокольни за боем в городе. Горели дома. Непрерывно сыпался огонь винтовок, дробно заглушали все звуки пулеметы.
— Не пора ли Сякина бросить в дело? — спросил Бубнич.
— Нет! — отрезал Бражной. — Дай-ка им прикурить!
И тут же пулеметчик на колокольне повел стволом. Там у исполкома сразу задвигались и начали отбегать темные фигурки, а пулемет вел и вел свою огненную строчку.
Бубнич повернулся к Бражному:
— Кажется, отбили атаку, пора самим атаковать.
— Рано. Гляди, что на флангах делается. Эскадрон у нас единственный резерв, — Бражной опять уставился вниз.
В узких улочках, где пропала атакующая группа Иншакова, усилился огонь, потом высоко взмыл крик. Скоро на площади появились отдельные фигурки, они поворачивались, стреляли и бежали к исполкому.
— Отбили! — ударил по каменному барьеру Бражной. — А ты: эскадрон, эскадрон!
— Стой! — прервал его Бубнич. — Тут дело, кажется, похуже, чем думаем!
Действительно, со всех сторон, не только с Румянцевской, по которой повел было атаку Иншаков, но и с боковых улиц на площадь выскакивали и бежали кучками красноармейцы. Бандиты сумели обойти красных на флангах. Теперь узлом обороны становились исполком, и колокольня.
— Гуляев! — крикнул Бубнич. — В монастырь! Передай Сякину: атака! Пусть гонит их в степь.
Выскочив на улицу, Гуляев впрыгнул в седло первой же попавшейся лошади и ударил коня каблуками. Конек был заморенный, но и ему передалась тревога всадника, он понесся галопом. Гуляев направил коня на плетень, проскакал чьим-то огородом, перепрыгнул поленницу и выскочил на улицу, ведущую к монастырю.
У ворот монастыря его задержали два всадника:
— Документы!
— К комэску! — ответил он.
Его отконвоировали к Сякину. В темном дворе в полной боеготовности стояла кавалерийская колонна. Сякин на вороном коне в белой папахе стыл в главе строя.
— Военком приказал: атаковать, — бросил Гуляев.
— Какая обстановка? — тронул поближе к нему коня Сякин.
— Конница ворвалась на площадь. Сейчас там все перемешалось, наши в исполкоме и церкви еще держатся. Если не отобьем, будет поздно.
— Эскадро-он! — запел Сякин, поворачиваясь в седле. — Ры-сью-у — арш!
Гуляев вместе с Сякиным вылетел из-под арки ворот. Сзади слитно и могуче работали копыта.
В дверях исполкома уже дрались врукопашную. Пулемет на колокольне молчал, зато другой пулемет так и сыпал из какого-то сада вверх свои горящие строки.
— Тачанки на фланги! — гаркнул Сякин. — Эскадро-он! Шашки к бою! Вперед!
Гуляев остановился рядом с Сякиным. На этот раз Сякин сам не орудовал шашкой, он слушал и смотрел, и от него во все стороны мчались связные. Мимо впереди цепочки пехоты пробежал бородатый Бражной,
