собственность и т. д. Им было известно резко отрицательное отношение к католицизму Гитлера и вслед за ним многих руководителей германского рейха. Им были известны заявления Гитлера, сделанные Суньеру, что «он в общем не вмешивается в дела церкви, но требует, однако, чтобы церковь в свою очередь не пыталась вторгаться в сферу государственной власти». Но до поры до времени католические прелаты считали нужным сдерживать свое недоброжелательство к немцам, имея в виду общую направленность испанской внешней политики. С конца лета 1942 г. они, напротив, неоднократно демонстрировали свое негативное отношение к тем или иным аспектам нацистской идеологии. Незадолго до падения Суньера новый примас испанской церкви архиепископ Толедо Пла-и-Даниэль в беседе с американским послом сетовал на то, что при Суньере и его приближенном Хосе де Луна нацистское влияние привело к распространению расизма. В разное время Франко и франкисты выступали против евреев в той же мере, как и против масонов, либералов и коммунистов, но лишь как против иноверцев. Фаланга пыталась привить антисемитизм расистского толка, что, по мнению того же Пла-и-Даниэля, было чуждо испанскому народу. Пытаясь заслужить благоволение церкви, фалангистская пропаганда даже создала миф о Гитлере как о «великом католике», что вызвало гнев у церковников. Франко держался в стороне, не вмешиваясь в распри церкви и фаланги. В конце сентября 1942 г. с разрешения архиепископа Толедо в его официальном бюллетене была опубликована большая статья, подготовленная кардиналом Сегурой, в которой решительно осуждалась переведенная на испанский язык нацистская книга, излагающая доктрины расизма, принудительной стерилизации «неполноценных» народов и т. д.[210]
К этому времени предположение Франко, что война продлится долго, под влиянием исхода событий на Восточном фронте переросло в убеждение. И то, что на посту министра иностранных дел Испании фалангиста Суньера сменил монархист граф Гомес Хордана, пробританская ориентация которого была известна, не было случайностью. И хотя первым актом Хорданы как руководителя испанской дипломатии было совещание с послами Германии и Португалии, тем не менее назначение министром иностранных дел Хорданы некоторые сочли признаком возможных изменений во внешнеполитическом курсе Испании. Для демократической части лагеря противников «оси» шестидесятипятилетний Гомес Хордана был достаточно одиозной фигурой. Он был верховным комиссаром в Испанском Марокко в 1920 г., не впервые возглавлял министерство иностранных дел: в 20-е годы — на короткое время при монархии, а в 1938–1939 гг. — в правительстве Франко. Он не принадлежал к «старой» аристократии, графский титул был впервые получен его отцом, также генералом, в 1895 году за «заслуги» на Кубе. Его монархистские, традиционалистского толка убеждения были широко известны. Но в то же время весьма лестную характеристику ему давали как посол Великобритании С. Хор, так и К. Хейс. Первая встреча Хейса и Хорданы произошла 8 сентября. По словам посла США, в ходе беседы «выяснилось горячее желание Хорданы улучшить отношения с США». Министр убеждал посла, что величайшим его желанием было сделать все, что в его власти, чтобы удержать Испанию от вступления в войну»[211].
Вскоре Мадриду представился удобный случай провести зондаж внешнеполитических намерений США не столько в отношении Испании, сколько в отношении держав «оси».
28 сентября личный представитель Рузвельта в Ватикане М. Тэйлор, возвращаясь из Рима в Вашингтон, прибыл в Мадрид. На следующий день он посетил папского нунция, присутствовал на обеде в американском посольстве, а 30 сентября намеревался вылететь в Лиссабон. На аэродроме Тэйлору сообщили, что полет отменяется. Вскоре стало известно, что его ожидает Франко. Но если для Тейлора приглашение в резиденцию Эль Пардо было неожиданностью, Франко, как свидетельствуют памятная записка «То, что следует знать господину Майрону Тэйлору» и «Проект конкретных предложений для переговоров Генералиссимуса с Майроном Тэйлором», тщательно заранее готовился к встрече. Суть высказываний Франко, которые намеренно облекались в парадоксальную форму, сводились к выяснению возможностей для Германии заключения сепаратного мира с Англией и США. Он пытался убедить собеседника, что мир может быть достигнут при условии, что ни одна из воюющих сторон не будет уничтожена: «Уничтожение одной или нескольких воюющих сторон приведет к израсходованию всех сил и будет означать для всех стран в будущем зло более тяжелое, чем сама война».
В течение почти полуторачасовой беседы, которую вели Франко и Тэйлор, а Хордана и Хейс только присутствовали при этом, диктатор отстаивал свою уже неоднократно высказываемую в публичных выступлениях позицию, заключавшуюся в том, что США ведут войну с Японией, совершенно отличную от европейской, что война в Европе представляет собой борьбу против коммунизма, и в этой борьбе США не приемлют никакого участия; что Гитлер как честный джентльмен не искал ссоры с Англией, да и теперь не посягает на ее независимость; что величайшим врагом Англии и Соединенных Штатов, так же как и Германии, Италии и всего христианского мира, является «варварская восточная коммунистическая Россия». Тэйлор не только не согласился с тезисом Франко, но и серией вопросов добился от него признания, что Соединенные Штаты ведут войну, в которой участвуют все державы «оси», а не только Япония, что Гитлер не уважает независимость народов и не намеревается уважать целостность Британской империи и что нацистская Германия, а не коммунистическая Россия первой вступила на путь войны. Тэйлор дал понять, что США преследуют цель закончить войну победой[212].
Франко по-прежнему оказывал посильную поддержку Германии. В далекую Россию шли воинские эшелоны для пополнения «голубой дивизии», которая в это время была переброшена под Ленинград, где ей предстояло сыграть отведенную ей германским командованием роль в осеннем наступлении на Ленинград. В Германию шли эшелоны со стратегическим сырьем, американским бензином и аргентинской пшеницей. На испанских морских базах находили себе пристанище германские подводные лодки. Во славу германского капитала продолжал свою деятельность концерн Ровак-Софиндус. Испанские дипломаты и сам Франко выполняли «деликатные» поручения Берлина. Испанские газеты по-прежнему прославляли германское оружие. Однако в той двойной игре, которую франкистская Испания вела на протяжении Второй мировой войны, произошли определенные изменения. Эти изменения были еще очень незначительны, и официальные круги США и Англии пытались воздействовать на «маленького генерала» в надежде «умиротворить» его. С этой целью 28 августа 1942 г. по инициативе Рузвельта был принят план спасения и охраны произведений искусства, рукописей, литературы и знаменитых памятников архитектуры Испании с целью поощрения в будущем туризма из Западного полушария при непременном условии соблюдения испанским правительством строгого нейтралитета[213]. То было время, когда заканчивались последние приготовления к операции «Торч». Эта операция была задумана как замена открытия второго фронта в Европе высадкой в Северной Африке. Окончательное решение о высадке в Северной Африке было принято Англией и США еще 25 июля 1942 г. В течение августа-сентября были разработаны и уточнены детали будущей операции и, как свидетельствует У. Черчилль, «окончательное решение о проведении операции было принято 22 сентября на заседании начальников штабов… Дата операции «Торч» была назначена на 8 ноября»[214].
Мнения относительно позиции Испании в связи с операцией «Торч» разошлись. Самуэль Хор не сомневался в том, что Испания вступит в войну на стороне «оси». Черчилль колебался. В послании президенту Рузвельту от 26 августа 1942 г. он писал: «С моей точки зрения, было бы разумно предположить: а) что Испания не вступит в войну с Англией и Соединенными Штатами из-за «Торч»; б) что понадобится, по крайней мере, два месяца для того, чтобы немцы смогли проникнуть через Испанию или добиться у нее каких-либо баз…»[215]. Две недели спустя его уверенность поколебалась: по его собственному признанию, его «беспокоила Испания». В послании бригадиру Хиллису для комитета начальников штабов он писал 16 сентября 1942 г.: «Нам придется очень пристально следить за реакцией Испании на подготовку «Торч», которая станет очевидной в Гибралтаре… Что произойдет, если приблизительно за две недели до даты «Торч» немцы окажут нажим на Испанию, потребуют объяснений по поводу этой подготовки и заставят очистить нейтральную полосу либо разрешить им использовать аэродромы Валенсии для своих самолетов? Какова возможная испанская реакция на этот нажим и какой должна быть наша позиция? Нам, возможно, придется столкнуться с Франко по этому поводу в самый неблагоприятный момент. Я думаю, что нам следует подготовить планы на этот счет»[216].
В послании к государственному секретарю Хэллу от 9 октября 1942 г. он советовал не вступать на испанскую территорию, если только сама Испания или страны «оси» не вынудят к этому. Вторжение на территорию Испании могло, по мнению Хейса, привести к вступлению Испании в войну на стороне «оси», что создаст дополнительные трудности для союзников, к тому же будет нанесен моральный ущерб позиции
