борьба закончится, и отношения, как дипломатические, так и военные, нормализуются на благо обеих стран»[327].
Публично Трумэн поддержал администратора «плана Маршалла», решительно выступившего против предоставления кредитов Мадриду. Однако в те же самые дни, когда в упомянутой сенатской комиссии дебатировался «испанский вопрос», президент дал согласие на то, чтобы адмирал Р. Коннэли, командующий морскими силами США в Средиземном море и восточной Атлантике, прибыл с «визитом вежливости» в Эль Ферроль.
Американская эскадра прибыла в место назначения 3 сентября 1949 г. и, как отмечали газеты того времени, это было первое официальное посещение такого рода с начала гражданской войны. Адмирал Р. Коннэли нанес визит Франко в его летней резиденции близ JIa-Коруньи и в течение часа беседовал в ним. Американская эскадра — два крейсера и два эскадренных миноносца — две недели находилась в испанских водах, а ее экипаж получил разрешение посетить Мадрид.
Мадридцы при чтении газет и при виде моряков-янки на улицах приходили к выводу, что, вероятно, наступает улучшение в отношениях между Франко и Соединенными Штатами и, возможно, со всем внешним миром. И они не ошиблись. Инициативу этому визиту приписывали морскому министру Ф. Мэтьюзу. В этой связи журналисты обращали внимание на то, что Мэтьюз был видным католиком. Гаррига называет его даже тайным рыцарем «плаща и кинжала папского двора»[328]. Можно предположить также его связь с активистами испанской «Национальной католической ассоциации пропагандистов», среди которых был и Мартин Артахо, приложивший немало усилий, чтобы аргументы, обосновывавшие идентификацию устоев испанского режима с католицизмом, были услышаны и за океаном.
Однако Мэтьюз все же руководствовался критериями военными, разделяемыми и иными его коллегами в Пентагоне, согласно которым Испания должна стать важной опорной базой Западной Европы в предполагаемой войне с Россией. Несколькими днями позже Д. Ачесон заявил, что «Испания свободна обращаться к Импортно-Экспортному Банку, как и любая другая страна», а в январе 1950 г. нью-йоркские филиалы Нэшн Бэнк и Сити Бэнк уже предоставили Испании заем в 25 млн долларов для покупки продуктов питания.
Заявление Ачесона было с удовлетворением встречено Франко. 3 февраля 1950 г. Мартин Артахо назвал его запоздалым, но реалистическим признанием допущенной западными странами ошибки — принятия в Потсдаме предложения Советского Союза об исключении Испании из системы международного сотрудничества[329]. Перед Мадридом открывались перспективы возвращения в эту систему, причем на его условиях — сохранении прежнего режима. И если реакция Лондона и Вашингтона на включение Испании в НАТО по-прежнему была отрицательной, предложения об отмене резолюции 1946 г. в кругах ООН не встречали отныне большого сопротивления. А эта отмена в тех конкретных условиях рассматривалась американской дипломатией прежде всего как первое и необходимое условие для будущего включения Испании в НАТО.
26 октября 1950 г. Специальный комитет по политическим вопросам ООН приступил к обсуждению резолюции, внесенной делегациями Доминиканской Республики, Коста-Рики, Перу, Сальвадора, Филиппин, Никарагуа, предлагавшей отменить рекомендации ООН 1946 г. об отзыве послов из Мадрида и о недопущении Испании в специализированные учреждения ООН.
5 ноября резолюция специального комитета была внесена на рассмотрение сессии Генеральной Ассамблеи ООН. За резолюцию, предусматривавшую возвращение послов в Мадрид было подано 38 голосов, 10 — против, 12 делегатов воздержались. За принятие Испании в специализированные учреждения ООН: 39 — «за», «против» — 10, 11 делегатов воздержались[330].
Обычно сдержанный Франко не скрывал своего удовлетворения. Мадрид ликовал. Мартин Артахо по получении известия о результатах голосования сделал заявление, опубликованное в газете «ABC» 7 ноября, что на своего рода политическом процессе в ООН Испания из обвиняемой превратилась в обвинителя, а поэтому может требовать соответствующее возмещение за причиненный в результате резолюции 1946 г. ущерб. Франко был более лаконичен: «Изменились они, а не мы»[331] .
То, что вызвало прилив энтузиазма в Мадриде, ввергло в глубокий пессимизм те силы оппозиции, которые все надежды возлагали только на помощь «западных демократий». Индалесио Прието, находившийся в это время в Гаване, передал на пресс-конференции иностранным журналистам текст письма, направленного им Исполнительной комиссии ИСРП. «Мне как демократу с прискорбием приходится отметить, что правительство Вашингтона, лидер мировой демократии, оказало покровительство принятию подобной поправки, но как социалисту мне мучительно стыдно, что среди десяти голосов, поданных против Франко, не фигурировала ни одна европейская страна, управляемая полностью или частично социалистическими партиями, входящими в КОМИСКО, где состоим и мы. Провал полный… По моей вине партия стала жертвой иллюзий, которые ослепили меня»[332]. На той же пресс-конференции Прието заявил о своей отставке с поста председателя ИСРП и вице-председателя ВСТ.
Одним из символов нового внешнеполитического курса США было согласие Госдепартамента на назначение послом Испании в Вашингтоне 27 декабря 1950 г. Хосе Феликса Лекерики. Посол Мадрида при «правительстве» Петэна и министр иностранных дел в канун военного краха европейских держав «оси», после своей отставки с поста министра в июле 1945 г. он был назначен Франко послом в Вашингтон. Однако тогда правительство США отказалось признать это назначение из-за прошлого Лекерики. Так он и жил в Вашингтоне, выполняя функции нечто вроде полуофициального инспектора над послами и посланниками, щедро расточая, как заметил С. Мадариага, деньги испанских налогоплательщиков на торжественные приемы всех жаждущих до них в американской столице. 17 января Лекерика вручил свои верительные грамоты Трумэну. После аудиенции, продолжавшейся менее трех минут, — столь демонстративно короткий прием, по замыслу его устроителей, должен был внушить все еще многочисленным противникам франкизма в США, что правительство «морально» с ними — Лекерика заявил корреспондентам, что его страна «безусловно готова дать отпор любой агрессии и защитить Европу»[333] .
Посол США в Испании С. Гриффитс, прибывший в Кадис двумя месяцами позже, вступив на испанскую землю, обещал «приложить все усилия и использовать все имеющиеся у него возможности для того, чтобы узы взаимопонимания, культуры и торговли между великой Матерью-Родиной обеих Америк и ее дочерью стали еще более крепкими». Для своей речи при вручении верительных грамот новый глава американской миссии избрал ту тональность, которая, как он полагал, как нельзя лучше соответствовала взглядам главы испанского государства: «Испания является великой католической страной и у нее много братьев-католиков в США. США и Испания снова вместе… будут укреплять основу христианской цивилизации, одинаково нами ценимой»[334].
Выдержанные в традиционалистских тонах мирные речи Гриффитса не могли, однако, скрыть того факта, что именно Соединенные Штаты были заинтересованы в военном соглашении с Испанией, в то время как для Испании союз с США был желателен прежде всего как выход из состояния изоляции.
Сама мысль о союзе с Франко, казавшаяся невозможной пять лет назад, находила теперь поддержку у многих американских конгрессменов. В этой связи уместно вспомнить, что в те же самые дни, когда принималась резолюция с упомянутой выше оговоркой, Франко принимал в Эль Пардо одного из руководителей Американского Легиона Германа Люрса, которому была пожалована «медаль достоинства». Как известно, эта организация насчитывала тогда в своих рядах около четырех миллионов членов, и среди них — 256 депутатов и 58 сенаторов[335].
Через несколько дней после прибытия Гриффитса Мадрид принимал британского посла Бальфура. Его так же, как и Гриффитса, провезли по улицам испанской столицы в карете XVIII века, запряженной шестью лошадьми, украшенными плюмажами, в сопровождении всадников в мавританских одеждах. Но прием удивил его своей холодностью, несмотря на все атрибуты положенного церемониала. Ведь в свое время в прессе было опубликовано его интервью, в котором он высказал свое суждение о диктатуре Франко: по его мнению, она была более мягкая и эластичная по сравнению с диктатурой Сталина и Гитлера.
Бальфур был карьерным дипломатом, блестящим лингвистом, связанным с испанским миром, в начале карьеры он уже служил в посольстве Англии в Мадриде, а теперь прибыл из Аргентины в ранге посла.
