окружал генерала.
Толпа скандировала под пение фалангистского гимна «Лицом к солнцу»: «Смерть коммунизму!», «ЭТА к стенке!», «Хотим не апертуры, а твердой руки!».
Франко прослезился.
Для самого Франко церемония 1 октября была губительной: он простудился, заболел гриппом. На этом неблагоприятном фоне 14 октября он перенес сильнейший сердечный приступ. Тем не менее вопреки советам врачей 17 октября он присутствовал на заседании кабинета министров — в последний раз. На другой день, также в последний раз, он работал в своем кабинете. Предполагают, что он редактировал свое завещание.
Сердечные приступы следовали один за другим. Обнаружились симптомы перитонита. Конец был близок — это понимал и сам Франко. 30 октября, задыхаясь от удушья, он произнес: «Статья 11-я Органического закона, выполняйте статью 11-ю». Это означало, что Франко слагает свои полномочия главы государства. 4 ноября он был перевезен в Мадридский больничный комплекс «Мир». Здесь его и посетил в последний раз Хуан Карлос.
Отвечая на вопрос, какими были последние слова Франко, обращенные к королю на пороге смерти, Хуан Карлос ответил: «Когда я увидел Франко в последний раз, тот уже не был в состоянии говорить. Последняя связная фраза, вышедшая из уст генерала, когда он находился практически в агонии, касалась единства Испании».
Но больше, чем слова, принца поразила та сила, с которой руки Франко сжимали руки Хуана Карлоса: «Это было впечатляющим. Единство Испании было его манией. Франко был военным и для него были вещи, с которыми он не мог шутить. Единство Испании было. Одним из них»[552] .
В 5 ч 25 мин 20 ноября 1975 г. Франко не стало — такова официальная дата его смерти. По совпадению, нередкому в истории, 39 лет назад, 20 ноября 1936 г., по приговору военного трибунала в Аликанте был расстрелян основатель фаланги Хосе Антонио Примо де Ривера. После окончания их земного существования они оказались вместе — их прах покоится почти рядом, в алтарной части подземной крипты мемориального комплекса «Долины павших».
21 ноября было обнародовано политическое завещание Франко, хранившееся у его дочери, — все газеты, радио- и телепередачи донесли его текст: «Испанцы, наступает час, когда я предстану перед Всевышним. Я хотел жить и умереть, как католик. Моим желанием всегда было быть верным сыном церкви, в лоне которой я умираю. От всего сердца прошу простить всех, кто объявлял себя моими врагами, хотя я их таковыми не считал. Хочу поблагодарить всех, кто с энтузиазмом сотрудничал со мной во имя благородной миссии воссоздать Испанию единой, великой и свободной. Во имя любви к нашему отечеству, я прошу вас всех пребывать в единстве и мире и сплотиться вокруг будущего короля Хуана Карлоса де Бурбон…
Не забывайте, что враги Испании и христианской цивилизации не дремлют. Не отступайте от достижения социальной справедливости и культуры для всех испанцев, что должно быть вашей главной целью. Придерживайтесь единства всех земель Испании во всем богатом многообразии ее регионов как источника укрепления единства Испании. Хотел бы объединить в последние мгновения моей жизни Бога и Испанию, чтобы обнять всех и воскликнуть в последний раз на пороге моей смерти: «Арриба Испания!», «Вива Испания!»»[553]
В завещании не упоминалось ни о «Движении» (фаланге), ни об институтах режима.
Не упоминал о них и Хуан Карлос, когда на другой день, 22 ноября 1975 г., был провозглашен кортесами королем Испании.
«После Франко, что?»
22 ноября 1975 г., когда еще не завершилась процедура прощания в Колонном зале королевского дворца с Франко, накануне перенесенного из Эль Пардо, Хуан Карлос был провозглашен кортесами королем Испании.
Накануне этой церемонии в кортесах Т. Фернандес Миранда, генеральный секретарь «Движения» с 1969 г. и вице-президент правительства с 1973 г., к словам которого Хуан Карлос всегда прислушивался, не уставал повторять, что все будет зависеть от первой речи: «Надо сказать испанцам, что Вы хотите сделать и как Вы это сделаете»[554].
Король вспоминает: «В своей первой тронной речи я сказал очень ясно, что хотел бы стать королем всех испанцев». И пояснил: «Эта первая тронная речь была моя, только моя… Тогда мы еще не имели конституции, и я был наследником всей власти Франко, которая была огромной. На протяжении всего года я был единственным владыкой моих слов и моих дел. И я использовал свою власть, в первую очередь, чтобы сказать испанцам, что в будущем они станут теми, кем захотят стать, какова будет их воля»[555].
В этой речи король обещал уважать культуру каждого в отдельности, его историю, его традиции, призвав «с благородством и высотой помыслов» осознать, что «будущее будет основываться на действенном консенсусе и национальном согласии».
Он не был уверен, что его призыв будет услышан: несмотря на его обещание о «начале нового этапа в истории Испании», сам он счел нужным заверить кортесы, что воспоминания о Франко будут служить для него «примером в его собственном поведении» и дал обещание в своих трудах «руководствоваться милостью Божьей и примером предшественников»[556]. К тому же председатель кортесов А. Родригес де Валькарсель «в память Франко» провозгласил: «Да здравствует король! Да здравствует Испания!». О тревоге короля в эти первые дни и часы после смерти Франко свидетельствует его ответ на вопрос его супруги Софии: «А теперь что будет?» — «Не знаю. То ли корону на подушечке поднесут, то ли придут за нами и уведут под стражей»[557] .
Провозглашение Хуана Карлоса королем кортесами не принесло ему успокоения, ведь в глазах многих испанцев он был наследником Франко, а Хуан Карлос старался показать, что монархия не предполагает продолжения режима. Поэтому он согласился с предложением архиепископа Мадрида кардинала Энрике де Таранкона пройти через освященную традициями процедуру инвеституры. Инвеститура Хуана Карлоса, состоявшаяся в старинном соборе Сан Херонимос 27 ноября 1975 г., была воспринята многими сторонниками монархии как коронация, но король не оставил надежды обрести легитимность при поддержке народа. Только при этом условии было возможно восстановление парламентской монархии принятого в Западной Европе типа.
Его обнадеживало, что на этой церемонии в Сан-Херонимос присутствовали Валери Жискар д'Эстен, Вальтер Шеель и принц-консорт Филипп Эдинбургский, в то время как на процедуре прощания с Франко — Августин Пиночет, супруга филиппинского диктатора Имелда Маркос, принц Монако Ренье, и король Иордании Хусейн.
Хуан Карлос позднее признавал, что испанцы, думая о нем, говорили: «Мы все еще не знаем этого человека». Ему предстояло завоевать доверие испанцев, что было, по его же словам, нелегко, так как «три или четыре поколения слышали о нас больше плохого, чем хорошего. И мне надо было убедить испанцев, что монархия может быть полезна для страны»[558].
Иммобилисты, т. е. противники перемен, все еще сохраняли позиции в институтах государственной власти, силовых структурах и средствах массовой информации, в их руках все еще сохранялись рычаги, способные замедлить процессы, делавшие неизбежным в исторической перспективе «транзисьон», т. е. переход от диктатуры к демократии. Но не могли их остановить.
В свое время Хуан Карлос приложил немало усилий, чтобы убедить испанцев, что монархия может быть полезна для страны. И это ему удалось еще и потому, что к тому времени, когда ответ на вопрос — «После Франко, что?» — из области предположений перешел на твердую почву практической политики, в общественном сознании большинства испанцев произошли кардинальные перемены: на смену идеологии конфронтации, этого наследия гражданской войны, пришла идея национального консенсуса. Свою роль в этом сыграл «Закон о печати» от 15 марта 1966 г., допустивший возможность выхода в свет таких
