За дочкой приехала Георгина.
— У тебя усталый вид, — посочувствовал я.
— Работаю по четырнадцать часов в сутки, — ответила она.
— Надеюсь, тебе хорошо за это платят.
— Мы не начисляем себе зарплату, — скороговоркой пояснила Георгина. — Всю прибыль вкладываем обратно в бизнес.
Выходит, он эксплуатирует мою жену задарма!
Мать договорилась о встрече в Лестере с редактором издательства «Меланхолия». Они заинтересовались ее «Девочкой по имени Срань»!
По словам матери, предварительное обсуждение по телефону уже состоялось:
— Они настаивают на том, чтобы я изменила название. Но я сказала, либо «Девочка по имени Срань», либо ничего!
Мать вернулась от редактора. Ее книга теперь называется «Дочь картофельного фермера».
Я спросил, не покажет ли она в «Меланхолии» кое-что из моих неопубликованных работ. Мать согласилась, но без должного энтузиазма.
Позвонил отец из дома и попросил принести «ту банку с фасолью».
— Зачем она тебе? — поинтересовался я.
— Это что, допрос? — разорался он. — Ты теперь работаешь на хреново ЦРУ?
Абсурдно резкая реакция на столь простой вопрос. Я понес ему банку. Бретт сидел дома с отцом. Матери не было, но ее незримое присутствие ощущалось: на дверцу холодильника она прилепила листок бумаги размером А4, на котором крупными черными буквами было написано:
Я обратил внимание отца на эту записку:
— Ты прочел?
— Да, и решил ее игнорировать, — с вызовом ответил он.
— Меня тошнит от того, как папина как бы семья с ним обращается, — вмешался Бретт. — Попробуй заглянуть дальше инвалидной коляски, Адриан. Папа вполне способен принимать решения, он разумный человек.
— Поэтому он думает, что в «Улице коронации» показывают не актеров, но реальных жителей этой улицы?
Почему теперь все употребляют слово «неприемлемый»? Утром раздраженная женщина позвонила в прямой эфир «Вкуса жизни»:
— Я считаю абсолютно неприемлемым то, что банки играют в рулетку на наши деньги!
В вечерних «Новостях Восточных Центральных графств» после удручающего репортажа о расчлененном теле, найденном в передвижном мусорном баке в пригороде Ноттингема, полицейский сказал:
— Это тихий жилой район, отчего подобное преступление становится тем более неприемлемым.
Интервью с жителем этого ставшего печально знаменитым пригорода:
— Я заметил, что бак простоял на тротуаре три дня, что безусловно неприемлемо.
Увидел в окно, как Бернард на всех парах несется к дому. Заметив меня, он помахал мне чем-то, что при ближайшем рассмотрении оказалось годовой подшивкой комиксов «Медвежонок Руперт». Глянув на обложку, я сразу понял, почему Бернард так спешил. Руперт был бурым, а в выходных данных значился 1973 год.
В том же году издатели изменили цвет медвежонка на белый, бурых выпусков было отпечатано очень немного. То есть редкие издания с бурым Рупертом для книжного дилера все равно что Святой Грааль.
— Я нашел их на распродаже домашнего имущества в саду викария. Искал пару приличных штанов и вдруг зацепил глазом вот это. Состояние идеальное, никто в них никогда не заглядывал.
И верно, комиксы были как новенькие.
— Сдается, тот, кому их подарили, разделял мое мнение касательно сиятельного медвежонка, — хмыкнул Бернард.
— И каково же твое мнение?
— Ну, он был слегка дегенератом, разве нет? Медведь с серьезным пристрастием к наркоте. Подозреваю, это были галлюциногенные субстанции.
Бернард бережно листал страницы, на которых Руперт переживал одно странное приключение за другим на фоне еще более причудливых пейзажей, сильно смахивающих на картины Дали.
Открыв сайт книжных дилеров, я принялся вводить информацию.
— Сколько ты за них заплатил?
— Я купил подшивку Руперта, пару трикотиновых брюк и галстук в полоску. Божий одуванчик за складным столиком взял за все про все девяносто пенсов.
Увидев сумму, за которую был продан Руперт 1973 года на недавнем аукционе, я предупредил Бернарда:
— Если тебе прописали таблетки от сердца, самое время принять лекарство… Шестнадцать тысяч фунтов!
Бернард сел и закурил.
— Не может быть, — охнул он. — Я всегда был последним в очереди, когда госпожа Удача раздавала подарки.
Мы похлопали друг друга по спине, как это принято у мужчин. А потом я заставил его завернуть драгоценное издание в кухонное полотенце и положить в пакет.
— Я должен тебе за жилье и питание, начиная с Рождества, — сказал Бернард.
— Ты каждую неделю давал мне денег из пенсии, — возразил я.
— Тогда, кореш, я куплю тебе что-нибудь для обустройства твоей земли.
