Интерес и удивление графа возрастали с каждым словом Хокинса, и когда тот закончил свою речь, он в величайшем восхищении воскликнул:
— Твоя логика просто удивительна, Вашингтон, бесспорно удивительна! Это указывает, как мне кажется, на совершенно необыкновенную способность проникать в чужие мысли. Ты попал в самую цель, в самую точку, в сердце моей мечты. Теперь я расскажу тебе все, и ты меня поймешь. Мне нет нужды просить тебя держать это в секрете: ты и сам увидишь, что мой проект тем вернее удастся, чем дольше мы будем хранить его в тайне, — до положенного срока, конечно. Ты заметил, сколько у меня валяется брошюр и книг о России?
— Я думаю, кто угодно мог бы это заметить, если только он не мертвец.
— Ну так вот. Я уже довольно давно интересуюсь этой страной. В ней живет великий, замечательный народ, который заслуживает того, чтобы стать свободным. — Он помолчал и затем решительно добавил: — И я сделаю его свободным, когда получу деньги за свои изобретения.
— О господи!
— Что это ты вдруг подскочил?
— Послушайте, когда вы бросаете под ноги человеку бомбу, от которой он не то что подпрыгнет, а того гляди пробьет головой потолок и вылетит на крышу, неужели вы не можете придать своим словам вескость, силу, особую выразительность, чтобы как-то подготовить его к этому? Нельзя же этакие грандиозные замыслы сообщать столь безразличным тоном. Ну как тут не подскочить! А теперь продолжайте: я уже пришел в себя. Расскажите мне о вашем плане. Я весь внимание и сочувствие.
— Так вот, я тщательно ознакомился с предметом и пришел к выводу, что методы русских патриотов — хоть и не такие плохие, если учесть, в каких тяжелых условиях находятся эти ребята, — не являются, однако, самыми лучшими, во всяком случае — самыми быстрыми! Они хотят подвести Россию к революции изнутри, но это, понимаешь ли, очень медленный процесс, он в любое время может прерваться и к тому же полон опасностей для тех, кто над этим трудится. Ты знаешь, как Петр Великий создал армию? Он не стал создавать ее под носом у своей родни и стрельцов — нет, он стал создавать ее вдали, потихоньку и начал, как тебе известно, с одного полка. А потом не успели стрельцы глазом моргнуть, как полк превратился в армию, положение изменилось, и пришлось им уступить свое место. Вот с чего начался самый могущественный и самый страшный деспотизм, какой когда-либо знал мир. Но ведь таким же путем можно этот деспотизм и уничтожить. И я это докажу. Я намерен держаться в стороне и привести в исполнение свой план так, как это сделал Петр.
— Очень интересно, Россмор! Что же вы собираетесь делать?
— Я собираюсь купить Сибирь и устроить там республику.
— Ну вот еще одна бомба, и снова без всякого предупреждения! Вы собираетесь купить Сибирь?
— Да, как только получу деньги. Сколько бы она ни стоила, все равно куплю. Цена не имеет для меня никакого значения. Теперь поразмысли вот о чем — уверен, что ты никогда над этим не задумывался: назови мне такое место в мире, где на каждую тысячу обычных жителей приходилось бы в двадцать пять раз больше людей мужественных, смелых, исполненных подлинного героизма, бескорыстия, преданности высоким и благородным идеалам, любви к свободе, образованных и умных?
— Сибирь!
— Совершенно верно.
— Правильно, конечно правильно, но я никогда над этим не задумывался.
— Да и никто не задумывался. А ведь это так. В тамошних рудниках и тюрьмах собраны самые благородные, самые лучшие, самые наиспособнейшие представители рода человеческого, каких когда-либо создавал бог. Предположим, в твоем распоряжении были бы такие люди, стал бы ты продавать их деспоту? Нет, потому что деспоту они ни к чему, и ты бы прогорел на этом. Деспотическому строю нужно лишь людское стадо. А теперь представь себе, что ты захотел бы создать республику.
— Да, понимаю. Для республики такой материал был бы самым подходящим.
— Ну конечно! Итак, существует такое место, как Сибирь, где имеется самый наипревосходнейший и наиотборнейший материал для создания республики, и притом запасы его непрерывно пополняются. Понятно? Пополняются ежедневно, еженедельно, ежемесячно благодаря превосходно разработанной системе, какой, пожалуй, еще не знал мир. С помощью этой системы миллионы и миллионы русских старательно и непрерывно прочесываются, прочесываются, прочесываются мириадами опытных экспертов — шпионов, назначаемых самим императором; и стоит этим шпионам заметить мужчину, женщину или ребенка, обладающего умом, сильным характером или получившего хорошее образование, как его тотчас отправляют в Сибирь. Это замечательная, поразительная система. И она настолько эффективна и всеобъемлюща, что позволяет поддерживать общий уровень интеллекта и образования в России на том уровне, на каком находится царь.
— Послушайте, вы, наверное, преувеличиваете.
— По крайней мере так говорят. Но я тоже думаю, что это ложь. Нехорошо, по-моему, так порочить целый народ. Теперь тебе понятно, какой там в Сибири материал для создания республики. — Полковник умолк; грудь его бурно вздымалась, глаза пылали от возбуждения. Затем он вскочил, словно ему не хватало простора, и заговорил с возрастающей энергией и пылом: — Как только я создам эту республику, в ней вспыхнет, запылает, озарит все вокруг столь яркий свет свободы, разума, справедливости, человечности, что изумленные взоры всех народов обратятся к ней, — это будет такое же чудо, как если б на небе взошло второе солнце. Бесчисленные множества русских рабов восстанут и пойдут, пойдут на восток; великий свет, льющийся оттуда, будет озарять их лица, а позади, далеко позади мы увидим, — что мы увидим? — мы увидим пустой трон в обезлюдевшей стране! Этого можно добиться, и, ей-богу, я этого добьюсь!
Он помолчал, и на мгновенье мечты унесли его в сияющее будущее; затем слегка вздрогнул, вернулся в настоящее и самым серьезным тоном произнес:
— Прошу извинить меня, майор Хокинс, Я никогда прежде не божился, и, надеюсь, ты на сей раз простишь меня.
Хокинс с радостью простил.
— Видишь ли, Вашингтон, это оговорка, а вообще по натуре я к этому вовсе не склонен. Только легковозбудимые, горячие люди подвержены таким вещам. Но, принимая во внимание обстоятельства, учитывая, что я демократ по рождению и взглядам и аристократ по крови и склонностям…
Граф неожиданно оборвал свою речь и, словно окаменев, молча уставился в незанавешенное окно. Затем он вытянул палец и с трудом выдохнул одно-единственное, исполненное ликования слово:
— Смотри!
— В чем дело, полковник?
— Оно!
— Не может быть!
— Еще как может! Не шевелись! Я сейчас воздействую на него — пущу в ход всю свою силу. Раз я привел его сюда, то уж заставлю и в дом войти. Вот увидишь.
И он принялся проделывать в воздухе всякие пассы руками.
— Вот! Смотри. Я заставил его улыбнуться! Видишь?
И это была правда. Трейси, вышедший днем прогуляться, неожиданно увидел свои фамильные гербы, вывешенные на фронтоне жалкого домишки. Подобное зрелище не могло не вызвать у него улыбку, но если бы только у него, — оно вызывало улыбку у всех окрестных кошек.
— Смотри, Хокинс, смотри! Я его притягиваю!
— И в самом деле притягиваете, Россмор. Если я когда-либо сомневался в материализации, теперь от моих сомнений ничего не осталось, они исчезли раз и навсегда. О, какой сегодня радостный день!
Тем временем Трейси неторопливо направился через улицу, чтобы прочесть, что написано на дощечке У дверей. Не дойдя еще и до середины, он сказал себе: «Да ведь это резиденция нашего американского претендента!»
— Оно идет, идет сюда! Я сейчас сбегу вниз и втащу его. А ты следуй за мной.
Селлерс, бледный и донельзя взволнованный, открыл входную дверь и увидел прямо перед собой Трейси. Старик не сразу обрел дар речи; когда же он его обрел, то, заикаясь, пробормотал какое-то весьма малопонятное приветствие и предложил:
— Входите, входите, пожалуйста, мистер… м-м…
