Ну вот он и принялся выдумывать разные планы, как бы ему стать знаменитостью, — и очень скоро его осенило, и он предложил принять меня и Джима. Том Сойер всегда был человеком щедрым и великодушным. Есть много ребят, которые подлизываются к тебе, если у тебя что-нибудь хорошее завелось, но когда им самим случится наткнуться на что-нибудь хорошее, они тебе ни слова не скажут, а постараются все это прикарманить. Но за Томом Сойером этого греха никогда не водилось.
Бывают же такие люди — будет он ходить вокруг, глотая слюнки, когда у тебя появилось яблоко, и выпрашивать огрызок, но уж если яблоко попалось ему, а ты попросил огрызок у него и напомнил, как однажды тоже давал ему огрызок, он тебе такую рожу состроит, да еще и скажет, что век будет тебя помнить, но вот только огрызка ты не получишь. Но, между прочим, я заметил, что им всегда за это воздается. Подождите — сами увидите. Том Гукер всегда так поступал, и что же? — не прошло и двух лет, как он утонул.
Ну вот, отправились мы в лес, и Том рассказал нам, что он придумал. Он придумал стать крестоносцем.
— А что это такое — крестоносец? — спрашиваю я.
Посмотрел он на меня с презрением, — он всегда так делает, если ему стыдно за человека, — и говорит:
— Гек Финн, неужто ты не знаешь, что такое крестоносец?
— Нет, — говорю, — не знаю и знать не хочу. До сих пор я без них обходился и, как видишь, жив и здоров. Но как только ты мне скажешь — я узнаю, вот и хорошо будет. Не понимаю, зачем стараться узнавать про разные вещи и ломать себе голову над ними, если они, может, никогда мне и не понадобятся? Вот, например, Ланс Уильямс — научился он говорить на языке индейцев чокто, да только у нас тут никогда ни одного чокто не бывало, покуда не явился один — рыть ему могилу. Ну, так что же это такое — крестоносец? Но только я тебя предупреждаю: если на него требуется патент, то ты на нем много не заработаешь. Вот Билл Томпсон…
— Патент! — говорит он. — В жизни не видывал такого идиота. При чем тут патент? Крестоносцы ходили в крестовые походы.
«Уж не спятил ли он?» — подумал я было. Но нет, он был в полном сознании и спокойно продолжал:
— А крестовый поход — это война за то, чтобы отобрать Святую Землю у язычников.
— Какую именно Святую Землю?
— Ну, просто Святую Землю — она только одна и есть.
— А нам-то она на что?
— Да как же ты не понимаешь? Она находится в руках у язычников, и наш долг отобрать ее у них.
— А почему же мы позволили им захватить ее?
— Ничего мы им не позволяли. Они всегда ею владели.
— Ну, раз так, она их собственность. Разве нет?
— Разумеется, собственность. Разве я сказал, что нет?
Я немного подумал, но так и не уразумел, в чем тут дело.
— Знаешь, Том Сойер, уж этого я понять не могу. Если у меня есть ферма и она моя, а другой человек хочет ее отобрать, то разве справедливо будет, если он…
— Ох, ни черта ты не смыслишь, Гек Финн! Это же не ферма, это совсем другое. Видишь ли, дело вот в чем. Они владеют землей — просто землей — и больше ничем, но наши — евреи и христиане — сделали эту землю святой, так нечего им теперь ее осквернять. Мы ни минуты не должны терпеть такой позор. Мы обязаны немедленно отправиться в поход и отобрать ее у них.
— Н-да, в жизни не встречал я такого запутанного дела. Допустим, у меня есть ферма, а другой человек…
— Говорю тебе, что ферма тут совсем ни при чем. Фермерство — это самое обыкновенное дело, и больше ничего, а тут нечто возвышенное тут замешана вера, а не какие-нибудь низменные занятия.
— А разве вера велит нам отбирать землю у людей, которым она принадлежит?
— Конечно! Так оно всегда и бывало.
Джим только головой покачал и говорит:
— Масса Том, я так думаю, что тут где-то ошибка, уж наверняка тут ошибка. Я сам человек верующий и много верующих людей знаю, да только не видал я никого, кто бы так поступал.
Тут Том совсем рассвирепел и сказал:
— От такой непроходимой тупости заболеть можно. Если бы кто-нибудь из вас прочел что-нибудь по истории, вы бы узнали, что Ричард Львиное Сердце, и папа римский, и линкГотфрид Бульонский, и множество других благороднейших и благочестивейших людей больше двухсот лет подряд били и резали язычников, стараясь отобрать у них их землю, и все это время они по горло плавали в крови, и после всего этого здесь, в захолустье штата Миссури, нашлось два тупоголовых деревенских остолопа, которые вообразили, будто лучше их понимают, кто прав и кто виноват! Ну и нахальство же!
Да, конечно после этого все дело представилось нам совсем в другом свете, и мы с Джимом почувствовали себя очень неловко, и нам стыдно стало, что мы такие легкомысленные. Я совсем ничего не мог сказать, а Джим — он тоже помолчал немного, а потом и говорит:
— Ну, теперь, по-моему, все в порядке: уж если и они не знали, так нам, беднягам, и пробовать нечего разбираться; а раз это наш долг, мы должны взяться его исполнить и постараться как следует. Но по правде говоря, мне так же жалко этих язычников, как и вам самому, масса Том. Очень трудно убивать людей, которых ты не знаешь и которые тебе ничего плохого не сделали. Вот в чем дело-то. Если б мы пришли к ним — мы все трое — и сказали, что мы голодны, и попросили чего-нибудь поесть, может они такие же, как все другие люди и негры, — как вы думаете? Уж наверное они накормили бы нас, и тогда…
— Что тогда?
— Я, масса Том, вот как понимаю. Ничего у нас не выйдет. Мы не сможем убивать этих несчастных чужеземцев, которые ничего худого нам не делают, до тех пор, пока мы не поупражняемся, — я это точно знаю, масса Том, совершенно точно. Но если мы возьмем парочку топоров — вы, и я, и Гек — и переправимся через реку нынче ночью, когда луна скроется, и вырежем ту больную семью, что живет возле Снай, и подожжем их дом, и…
— Ох, заткнись же ты наконец! У меня просто голова заболела. Не хочу я больше спорить с дураками вроде тебя и Гека Финна. Вечно вы не о том говорите, и не хватает у вас мозгов понять, что нельзя судить о чистом богословии с точки зрения законов об охране недвижимого имущества.
Но вот это уж было несправедливо со стороны Тома. Джим ничего худого не хотел сказать, и я тоже. Мы ведь отлично знали, что мы не правы, а он прав, и просто хотели уразуметь, в чем тут суть, — вот и все. И единственная причина, почему он не мог объяснить все так, чтобы мы поняли, — это наше невежество, да, да, и тупость, я этого вовсе не отрицаю, да только разве мы в этом виноваты?
Но он и слушать больше не стал, сказал только, что если бы мы захотели как следует взяться за это дело, тогда он, Том, набрал бы тысчонку-другую рыцарей, заковал их с ног до головы в стальные латы, назначил меня лейтенантом, Джима маркитантом, сам принял верховное командование, смел всю шайку язычников в море, словно стаю мух, и в ореоле славы прошел бы триумфальным маршем по всему свету. Но уж если у нас не хватало разума воспользоваться этим случаем, он больше никогда нам ничего такого предлагать не станет. И не стал. Уж если он вобьет себе что-нибудь в голову, его ни за что с места не сдвинешь.
Ну да я на него не обиделся. Я человек миролюбивый и никогда не ссорюсь с людьми, которые мне ничего не сделали. Я так рассудил: если язычнику ничего не надо, то и мне ничего не надо. Ну и дело с концом.
Том взял этот план из книги Вальтера Скотта — он вечно ее перечитывал. По-моему, это довольно-таки дикий план, потому что ему бы ни за что не удалось набрать столько людей, а если бы даже и удалось, то его бы наверняка разбили в пух и прах.
