участие в истории Элоуна было небольшим. Два диалога, слежка – и всё. Я не знаю, что случилось со вторым письмом. Но, кажется, больше никто не сделал состояния на играх НХЛ в те годы. Вполне вероятно, оно много лет пролежало невостребованным в почтовом ящике Фрэнка Элоуна в Нью-Йорке, а потом где-то затерялось, когда родственники или друзья разбирались с квартирой покойного.
Мне кажется, он хотел умереть. Покончить с собой трудно, а вот нарваться на смерть – не слишком. В любом случае он всегда мог «откатиться» назад. Поэтому его смерть могла быть только мгновенной.
Интересно, если первой погибла Кэти, почему он сразу же не изменил будущее? Вполне вероятно, я знаю ответ на этот вопрос. В какой-то параллельной вселенной он изменил. И вернулся. И снова – неделя за неделей – пытается спасти девушку. Но я живу в реальности, где старик Бреннон двумя выстрелами лишил жизни сначала свою дочь, а потом и её удивительного любовника.
И ещё одна мысль не даёт мне покоя. Каково это, быть запертым в своих сорока годах, как в клетке? Я знаю, что никогда не увижу, к примеру, две тысячи сотого года. Но для меня это нормально. А для Фрэнка? Он метался по времени, пытался найти из него выход – и не находил.
А теперь представьте себе, как можно сознательно выбрать такую жизнь – в пределах одной недели и одного города. День за днём, год за годом – одно и то же. При бескрайних возможностях Фрэнка это выглядит странно и даже страшно.
Но я знаю этому название. Мы с Вирджи знаем.
Это называется любовью.
Александра Гутник
Закон сохранения
Иван возвращался с работы пешком. Неторопливо. Поглядывая на часы и замедляя шаг.
Странно, как жизнь изменилась в последнее время. Еще две недели назад сидел бы в офисе до последнего, а потом несся с горящим хвостом по лужам, не разбирая дороги: Ларка волновалась, когда он опаздывал к ужину.
Но это раньше.
А сейчас…
Сейчас – точнее, десять минут назад – он не выдержал и сбежал из офиса, не дождавшись конца рабочего дня. И теперь вот брел по тротуару, нога за ногу. Чтобы, не дай бог, не прийти слишком рано. Чтобы лишний раз не напомнить, насколько всё переменилось с тех пор, как жена молча положила на обеденный стол страничку текста с диагнозом и детально расписанным прогнозом. Красивая распечатка, очень подробная и ясная, с таблицей и графиками. Ларка и к болезни своей подошла как к математической задаче: изучила дотошно, всё подытожила и решила, что делать дальше. Иван не заметил, как улыбнулся. Хотя улыбаться, конечно же, было нечему. Потому что, если верить графикам и таблице, в самом лучшем случае жене оставалось четыре месяца. Долгих, мучительных. И ничем хорошим не заканчивающихся.
– Только не говори пацанам, – Ларка тогда дождалась, пока он прочтет, потом скомкала распечатку и швырнула в мусорку: по-баскетбольному, издалека.
Естественно, не попала: единственным видом спорта, которым жена увлекалась, были шахматы. Неодобрительно поджала губы, подошла, подцепила большим и указательным пальцами плотный бумажный комок и аккуратно опустила в мусорную корзину. Потом наконец разогнулась и взглянула на мужа: устало, затравленно. Совсем не по-ларкиному.
– Парни еще не знают? – Когда он снова смог говорить, Иван был рад, что губы почти не дрожали.
– Нет, конечно. Зачем?
Он посмотрел на Ларку, кивнул: да, ты права. И даже если это не так, не Ивану решать, что о ее болезни говорить пацанам.
Сыновья уже давно жили своей взрослой самостоятельной жизнью. Старший был профессором в Оксфорде. Младший учился в Кембридже, в аспирантуре. На стипендии, как гордо рассказывал Иван знакомым. Не то чтобы он не мог заплатить за обучение – слава богу, доход теперь позволял, – но любовь мальчишек к независимости радовала. Сам еще не забыл, как голодным студентом крыл крыши и разгружал вагоны. А Ларка в это время вбивала науки в головы универских переростков и своих собственных чад. Неудивительно, что оба сына пошли в математики, по стопам матери. Младший сегодня звонил домой: его статью приняли в престижный журнал. Голос Ларки, когда она это рассказывала, просто звенел от счастья. Иван ухмыльнулся. Наверное, надо отметить. Да, конечно, за это следует выпить. Чего-нибудь стоящего.
А дома ничего-то и нет.
И отлично.
Иван взглянул на часы и свернул за угол: времени было более чем достаточно, чтобы навестить антиквара. Да и дома еще не ждали.
Ларка хотела, чтобы всё оставалось по-прежнему. Так, как было всегда. На свои попытки прийти с работы пораньше Иван теперь получал один ответ: что ты будешь мешаться под ногами. И хотя это тоже была типичная Ларка – любительница порядка, Иван подозревал, что любые перемены просто напоминали, что осталось недолго. Что дальше будет только хуже. И помочь уже ничем нельзя.
В задумчивости он едва не пропустил знакомую дверь: железную, со свежей бордовой краской и тяжелым дверным кольцом в форме рычащего льва. Кольцо было старым, под стать видавшему виды зданию: лохматая грива позеленела от времени, а нижняя губа блестела натертой бронзой.
Иван приподнял кольцо, постучал. Усмехнулся мимолетному шпионству глазка, звону засова: Буркин боялся воров больше, чем потерять случайно забредшего в лавку покупателя. Да и случайных покупателей здесь не водилось: слишком своеобразным был товар. Иван и сам узнал об антикваре от друзей. Правда, в отличие от них, покупал у Буркина старое вино, а не проржавевшие жестянки. Трудно поверить, что людям была нужна эта побитая молью рухлядь. Но, с другой стороны, цены антиквар заламывал немалые и, похоже, не бедствовал. То есть кому-то это все-таки было надо.
Наконец дверь приоткрылась. Проржавевшие петли противно скрипнули.
– Ох, Иван Михалыч, доброго здоровьица…
Антиквар, щурясь на свет уличных фонарей, вытянул шею и пару мгновений разглядывал пустынную улицу. Затем отступил от двери и пропустил Ивана внутрь.
– А вы-то как раз вовремя, Иван Михалыч. Я уже собирался звонить. Как увидел – так сразу и взял. Будьте уверены, Ларисе Петровне понравится, – старик щелкнул засовом, обогнал Ивана и зашаркал к подсобке.
Вскоре оттуда донесся натужный кашель. Грохот переставляемых ящиков. И шаги возвращавшегося антиквара. В руках он бережно нес две запыленные бутылки темно-зеленого стекла.
Неожиданно в дверь постучали. Старик немедленно сунул бутылки под стойку: за продажу алкоголя без разрешения могли бы и прикрыть его лавочку. Подбежав к двери и вытянувшись на цыпочках, долго глядел в глазок.
– Пашка? – пробурчал недовольно, отодвигая засов. – Чего тебе надо?
Посетитель – худой, давно не стриженный парень с возбужденным взглядом маленьких черных глаз, – торопливо протиснулся в дверь, на ходу обнимая старика:
– Привет, дядь Сень.
Тот отстранился брезгливо:
– Так чего тебе?
Парень, будто не заметив враждебности в голосе, заулыбался:
– Я тебе показать что-то пришел, дядь Сень. Классная вещь, тебе понравится.
Антиквар нахмурился, кивнул на стоящего у прилавка Ивана.
– Не видишь, я с покупателем…
– Дядь, ну просто супер. Ты посмотри только!
Пашка начал расстегивать куртку. Похоже, не показав свою штуковину, племяш уходить не собирался. Буркин безнадежно взглянул на клиента. Тот равнодушно пожал плечами: мол, бог с ним, пусть показывает.
– Ну что там у тебя? – Антиквар повернулся к Пашке.
Племяш обычно приносил барахло – чего еще можно выиграть у таких же, как он, обормотов-приятелей. Но пару раз вещи попались интересные, стоящие. Проигравшие явно были людьми с деньгами. Или
