ворюгами. Или и тем и другим.
Впрочем, какая разница.
Пашка стоял неуверенно, косясь на незнакомого покупателя.
Буркин раздраженно повторил:
– Давай, давай, показывай. Не тяни время.
Племяш торопливо кивнул и вытащил из-за пазухи небольшой продолговатый предмет, завернутый в кусок плотной серой бумаги. Разорвал обертку и беспечно швырнул ее на пол.
– Эй, ты поосторожнее, – Буркин нагнулся, чтобы подобрать мусор, мысленно проклиная беззаботную нынешнюю молодежь и свою безалаберную сестру, которая оставила ему на попечение этого охламона, а сама умотала с очередным хахалем.
А когда разогнулся – Пашка уже опускал на ближайший стол (Регентство, палисандр с интарсией черного дерева, около 1820 года) что-то похожее на серую пирамидальную свечу, но без подсвечника.
– Поднял, окаянный! – рявкнул старик.
Эх, надо было б потише: клиент, до того самозабвенно игравший со своим телефоном, удивленно обернулся и начал следить за происходящим. Ну да ладно. Самое главное – Пашка убрал свое барахло со стола: схватил свечу и как великую ценность засунул обратно за пазуху.
Буркин достал фланельку и аккуратно протер зеркальную поверхность отполированной столешницы. Подышал на серое пятнышко. Еще раз протер. Полюбовался.
Эх, умели раньше люди работать! Не то что сейчас…
Он, хромая, побрел к прилавку. Нашел газету и постелил на стекло:
– Ставь сюда.
Племяш осторожно опустил серую матовую пирамиду на некролог известного спортивного комментатора.
Как его имя-то… Запамятовалось…
Буркин вздохнул.
Эх, уходит старая гвардия. Кто взамен-то останется? Такие, как Пашка? М-да…
Воцарилось молчание. Все разглядывали эту то ли свечу, то ли странную настольную лампу. Наконец антиквар шмыгнул неодобрительно, достал большой, в серую клетку, платок и смачно высморкался. Крякнул. Не отрывая глаз от пирамиды, пробурчал:
– Ну и что это?
– Временной элонгатор.
– Чё-чё?
– Ну… – Пашка замялся. – Как бы объяснить… Вот когда тебе хорошо, дядь Сень, – он неуверенно посмотрел на антиквара, который не выглядел, словно ему когда-нибудь может быть хорошо. – Э… Ну, в общем, когда с человеком происходит что-то приятное, то кажется, что время летит быстро. А когда плохо – всё тянется и тянется…
– И? Рожай давай, – Буркин покосился на стоящего рядом клиента, который задумчиво разглядывал непонятный предмет.
– Чего ты такой грубый сегодня, дядь Сень, а? Сам же спросил. А я отвечаю.
– Ладно-ладно тебе права качать, – старик поджал губы, сдерживаясь, чтобы не наорать на племяша при покупателе. – Так что эта штука делает? А?
– Она, дядь Сень, – Пашка поднял палец, нахмурился, как, наверное, думал, многозначительно, – она наоборот. Растягивает хорошее. И сокращает плохое.
– Чего? Чего сокращает?
– Время. Время, дядь Сень. Чего же еще?
Антиквар уставился на племянника.
– Ты чё, поганец, последний мозг проиграл?
Но Пашка не смутился, скорее наоборот: глаза заблестели, голос окреп, руки перестали дрожать.
– У тебя компьютер включен, дядь Сень?
– И? Эй, не лезь туда! Чё тебе надо? Повернуть? Так, не трогай, я сам.
Зашел за прилавок, кряхтя, развернул к Пашке дисплей.
– Ну, давай, что ли, валяй…
Племяш кивнул, на удивление быстро добыл из кармана флэшку, сунул туда, куда надо. Привычными пальцами нажал несколько клавиш.
Начался беззвучный любительский ролик.
Антиквар поморщился в недоумении: что это за ерунда?
На экране, разделенном вертикальной полосой на две половины, совокуплялись колорадские жуки. Слева на видном месте стояла свеча – или «временной элонгатор», как обозвал его Пашка. Только пламени не было, а светилась сама пирамида, словно внутри скрывались батарейка и лампочка.
Кто-то за кадром начал брызгать на жуков из баллончика: мелкие капли, словно пыль, оседали на полосатых надкрыльях. Насекомые справа крутились, дергались и всячески выражали свое несогласие. Слева же, у пирамиды, дрыгнулись, упали на спинки и после короткой конвульсии поджали лапки. Чья-то рука на экране нажала на фитилек. Он, словно кнопка, опустился вниз. Пирамида перестала сиять, а фитиль после секундной задержки выскочил обратно.
– Ну и чё?
– Как чё?
– Ты мне чё, паршивец, принес? Тараканоморилку?
– Так, может, это против колорадских жуков использовать… – Покупатель потер задумчиво подбородок, повернулся к Пашке. – Какой, говоришь, радиус действия?
– Не больше метра, наверное…
– А… – разочарованно отошел к двери, начал перебирать гербарии.
Буркин внимательно следил за его реакцией: клиента он знал давно, уважаемый человек, когда-то ему сказал, что физик по специальности. Чем сейчас занимался, правда, не говорил и на все вопросы отбрехивался, подмигивая, что, мол, коммерческая тайна.
– Эй… Дядь Сень, ну посмотри, вон на экране… – Пашка дернул за рукав, отвлек от воспоминаний.
Антиквар вздохнул, повернулся к племяннику.
– Пашка, я знаю, что ты программист. Ты еще не такое можешь.
– Да мамой клянусь!
– Ладно, ладно… Лучше скажи, где взял?
Пашка замялся, наконец прогундел под нос:
– Долг старый. Профессор был, египтолог, старичок совсем. Всё по экспедициям ездил. Так это сын его… Ну, позаимствовал у отца, в общем. Он и перевел надпись – видишь, тут, внизу. Про хорошее и пло…
Буркин перебил на полуслове:
– Так он что, украл, что ли?.. Ты смотри, – косясь на покупателя, – мне такого счастья не надо.
– Да старик-то вскоре помер, всё равно бы в наследство досталось. Украл… – Пашка обиженно шмыгнул, утер нос рукавом замызганной куртки.
«Переиграл, правда, маленько, – подумал Буркин. – Да бог с ним».
Антиквар вздохнул, покачал головой на племянника. А тот всё гнусавил, заглядывая в глаза как собака:
– Обижаешь, дядь Сень. Делать мне больше нечего – брать ворованное…
– Ну ладно, ладно. А ты не подумал, что она, может, вредная? Вон, как они-то дохли…
– Да я на себе попробовал! Работает она! Но испаряется быстро… Ну, то есть меньше становится…
– Так у нее и срок годности мог уже истечь…
Антиквар краем глаза взглянул на клиента, который явно скучал и, стоя в углу, что-то черкал в блокноте. Всем своим видом показывал, как ему всё надоело, и еще немного – он пойдет по своим делам. А бутылки останутся под прилавком.
Буркин повернулся к племяннику:
– Ладно. Сколько ты хочешь за это?
