Мы с К. поехали в Шартр. От Парижа надо ехать на поезде. Там собор пятнадцатого века, а строили его примерно лет триста. Ехали долго, но вот мы и в Шартре: собор, готика, упыри с прочей каменной нечистью летят со всех крыш – красиво, витражи. Мы ходим уже битый час, а К. все восхищается и восхищается, говорит такие слова, как «сакрально, эпоха, католицизм, классицизм», а потом у кого-то забора он вдруг, пристанывая:
– Шартр! Шартр! А-а-а… шартряне… если бы вы знали, как я хочу сссссссать!
С К. такое случается. Причем в самый что ни на есть культурный момент, то есть в момент осматривания достояний культуры. То он написает рядом с творениями Росси и Растрелли и его поймает милиция, которая начинает ему говорить: «Что вы тут делаете?» – а К., стоя рядом с огромной, только что выпущенной им лужей, начинает им рассказывать, что это не он, что он правозащитник (о чем и документ имеется), что он просто шел и остановился перед ней, пораженный размерами… творения… эм… Росси, например.
То он насрет рядом с Инженерным замком, который он осматривал на предмет наличия множества культурных слоев, а потом его прихватило, потому что он что-то съел необычайно колючее, и теперь эта колючка вышла у него рядом с бетонными плитами, обрамляющими строительный каскад.
После освобождения К. всегда сетует на отсутствие в России достаточного количества уборных. Посетовав, он возвращается к культуре: «Так на чем мы остановились? А. Ну так вот!..»
Наши подводные лодки сталкивались не раз. Чаще всего от подобного столкновения страдает легкий корпус. Даже если они врезаются друг в дружку, лоб в лоб и в надводном положении. Это же как два мячика в воде – они отскакивают в разные стороны.
Мой комдив Петелин так однажды столкнулся. Он выходил в море на одной лодке нашей дивизии, и столкнулись они с другой лодкой в надводном положении в кромешной тьме полярной ночи. Огоньки вроде – а потом из темноты нарастает чья-то морда.
Александр Александрович Петелин всегда отличался завидным самообладанием. Он стоял в это время на мостике и успел сказать только: «Всем держаться! Сейчас будет удар!» – и был удар – повылетали кто в чем.
Говорили, что в этом деле был виноват оперативный дежурный. Он нарезал двум лодкам один и тот же квадрат. Вот они по нему и ходили, пока не нашли, в кого втемяшиться.
Петелин взял все на себя. Считалось, что его связи (там, наверху) помогут ему вывернуться. Но когда какой-то член комиссии из Москвы сказал ему: «Мы вас учим, учим, а вы…» – тут обычно невозмутимый Сан Саныч выдал ему такое, что очень скоро он уже командовал «Островом погибших кораблей» – бригадой лодок, отправленных в отстой.
Там-то мы с ним опять и встретились. Я тогда сразу же написал письмо XXVII съезду нашей родной Коммунистической партии. Я написал ему (съезду родной) от лица своей мамы. Ничего особенного. Просто мама поинтересовалась: когда же ее сыночка переведут из подводников в нормальные люди.
Петелин меня отловил в коридорах дивизии:
– Съезду пишешь?
– Это мама!
– Какая мама! – после чего мы с ним еще поговорили, и в разговоре он несколько раз еще вспомнил про маму.
Дело в том, что мне не давали в Северодвинске жилье. «А вы сначала сдайте жилье в Гаджиево!» – «И тогда дадите?» – «И тогда дадим!» Ни хрена не дали. Я поехал и сдал жилье, после чего мы с Натой сейчас же переехали на улицу.
Потом, правда, когда уже Ната познакомилась с Петелиным и со всем нашим штабом, нам что-то такое выделили, суетясь, как с украденным, но мы гордо отказались от этого угла в пользу нищих духом, а сами ушли жить на квартиру.
До этого мы жили в гостинице «Беломорье» за сто тридцать два рубля в месяц (огромные по тем временам деньги). Там мы в электрочайнике варили пельмени и картошку.
А потом мы ушли жить к бабушке на квартиру за пятьдесят рублей. Одну комнату она сдавала за указанные деньги, потому что все ее сыновья в это время сидели в тюрьме.
Бабушка отлично помнила английские конвои, и когда рассказывала о том, как они резво веселились в городе Северодвинске в годы Великой Отечественной, то по лицу ее бродила плутовская улыбка.
Как-то у бабушки разболелись колени, и Ната предложила растереть их ей спиртом. Бабушка подозрительно потянула носом и спросила:
– Ты чего там мажешь?
– Колени.
– Спиртом?!!
– Спиртом!
– Ты мне лучше налей, чем добро изводить! Бабушке налили, и она немедленно все это хряпнула, после чего завалилась спать. Наутро у нее уже ничего не болело.
Братья Поло два года ждали в Венеции избрания нового папы Григория Х, чтоб получить от него грамоты к хану Хубилаю, а потом еще три с половиной года ехали назад в Китай в резиденцию великого хана.
Причем они избрали не тот путь, которым они уже однажды до него добирались, а другой, более короткий.
Интересно, с чего это Поло вместо пути длинного, но безопасного, пролегающего по землям, контролируемым монголами, избрали путь более короткий, но опасный?
Он пролегал по землям, населенным народами, которые или активно сопротивлялись монголам, или еще не были покорены.
Может быть, они были настолько смелы или настолько безумны?
Скорее всего, маршрут и сроки возвращения были оговорены с Хубилаем заранее, а острый взгляд купцов подмечал все: дороги, подходы, тропы, расположение крепостей, находящиеся в них гарнизоны, степень их боеготовности, богатства недр, источники свежей воды, пастбища, дичь, степень доверчивости местных жителей.
Они отмечали, что в Малой Армении (во времена монголов государство, расположенное в юго- восточной части полуострова Малая Азия) местность нездоровая; а на побережье Каспийского моря их заинтересовали нефтяные месторождения; в Грузии им оказались любезны местные ремесла, а в Багдаде – сплетни о калифе всех сарацин; в Тавризе от их внимания не ускользнула торговля драгоценными камнями, соколами и лошадьми, и. запасы пшеницы, ячменя и пшена.
Провинция Керман славилась своим оружием, но от глаз путешественников не укрылись пашни, пастбища и тучные стада баранов и быков.
В Ормузе их интересовали не только товары, прибывшие на судах, но и сами суда: «Суда у них плохие, они не сбиты гвоздями, а сшиты веревками из коры индийских орехов».
Из Кобинана (Кухбенана) Поло попадают в горы к асасинам (мусульманам-сектантам), отличающимся страшной жесткостью к иностранцам. Но они нашли дорогу и здесь.
А в Тайкане их интересовали соляные промыслы.
Они пересекали гористые пустыни Памира и безводную пустыню Такла-Макан.
А в городе Канпичион – тогдашней столице тунгутов – они прожили целый год.
Они не шли к Хубилаю прямо. Они кружили, останавливались, возвращались, проходили одни и те же места еще и еще раз.
Например, они дважды, каждый раз в течение сорока дней, пересекли безлюдную пустыню Гоби.
Чего ради? Они сгорали от любопытства? Вряд ли. Венецианцы были смелы, но не безрассудны. Им нужны были дороги, проходы, тропы. Они разведывали пути. Кому нужны были эти сведения? Видимо, Хубилаю, не папе же римскому.
Судя по всему, служили они великому монгольскому хану верой и правдой.
За деньги, разумеется. Хубилай умел ценить ум и сметливость. А никаких записей в пути ни братья Поло, ни Марко Поло не делали. Все они обладали изумительной зрительной памятью.
Хубилай устроил в их честь прием.
Марко Поло был поражен богатством хана Хубилая, количеству и убранству его дворцов, великолепию его многотысячной свиты.
