лодок потому и разные, что они отличаются друг от друга. Даже лодки одного проекта иногда отличаются по размещению в них механизмов.
Нет двух похожих подводных лодок. Так что кто-то там набежал да захватил – это просто не передать, какая хуйня. Даже не знаю, что тут комментировать.
Ракетная стрельба не всегда удается даже тем людям, в чьем заведовании находятся эти ракеты. Сложное потому что это дело. Ракеты просто так не летают (как и торпеды). Нужна предстартовая подготовка. Она длится примерно час, и в ней участвует большое количество людей.
Ракеты надо подготовить к старту. И не только ракеты. Работает вся электромеханическая боевая часть. Люди сидят по тревоге. И не просто они там сидят. Работают штурман, штурманские электрики, акустики, весь центральный, радиотехническая служба, связь – в общем, все. Все на своем месте что-то делают. Потом – сеанс связи. Это тоже не просто так: надо всплыть на глубину семнадцать метров, поднять выдвижные устройства, еще раз обследовать горизонт, доложить, что он чист, потом начинается сам сеанс, на котором и получают сигнал на стрельбу. Персональный. После этого еще одна тревога (гораздо тревожней той тревоги, что только что была), погружаемся на глубину сорок метров для окончательного приготовления к старту. В это время командир с особистом и замом достают из командирского сейфа пакет, вскрывают его, и из него извлекается перфокарта – это координаты цели, их введут в пульт управления ракетным оружием (ПУРО).
После этого – еще целая куча всяких команд, направленных на последнюю разблокировку ракетного оружия и подготовку к пуску. БЧ-5 в это время гоняет воду во всякие цистерны, то принимает, то откачивает, чтоб до старта и после старта удержать глубину.
Только потом все докладывают о готовности к старту (все боевые части и службы), и командир дает команду «Старт!».
После этого и нажимается та кнопка, которую так часто показывают в кино.
А до этого на неподготовленного выливается просто поток команд предварительной подготовки. Они поступают со всех сторон и слушаются как команды с инопланетного корабля – настолько они специфичны и в таком быстром темпе произносятся.
Ракеты стартуют по сериям. В сериях бывает четыре, восемь ракет. Может быть и больше. Современные лодки способны сразу выпалить весь свой запас ракет, даже стоя у пирса.
Но можно выстрелить и одной ракетой.
Вот так примерно.
В чем особенность языковой среды на Военно-морском флоте? Я сразу услышал там неправильную речь. С первых же дней. Слух у меня был девственный, так что слушал я очень жадно. «Почему вы нарушаете форму одежды?» – это укороченная формула от еще более дикого «Почему вы нарушаете правила ношения формы одежды?»
Эти клише возникают для экономии времени. Надо сократить время на команду. Времени очень мало, и надо, чтоб человек быстро тебя понял, иначе: «Вот пуля пролетела– и ага!» Поэтому можно услышать команды: «Эй, вы все! Оба ко мне!» Или говорили: «Есть! Ясно!»
А «Есть!» – это же от «Я – есмь!» – то есть ты каждый раз приносишь клятву.
То есть то, что тебе сказали, ты впустил в себя, принял безоговорочно, ты с этим стал существовать, это теперь твое.
Но ни в армии, ни во флоте это тебе никто не объясняет. Что такое «Есть!», почему «Есть!», от английского «Yes!», что ли?
То есть там ты должен сразу принимать предложенные правила игры, не всегда тебе понятные.
Там же искаженный язык.
Искаженный в силу необходимости быстрого проговаривания.
И вот перед строем выходит начальник, и он начинает говорить. Он же не всегда способен на разговор. Он иногда ни на что не способен, и это сразу становится видно. По речи.
Он говорит, а подчиненные корчатся от смеха: «Что вы тут водку пьянствуете!»
То есть армия в строю – это иногда очень весело. Военное говорение – это жанр.
– Хочешь взять интервью у Кахи Бендукидзе?
– У того, что все здесь продал и уехал в Грузию?
– Ну!
– Хочу, конечно!
Вот так я и поехал в Грузию.
– А ты не боишься? – спрашивали меня знакомые.
– А чего бояться?
– Ну, там же почти война с Южной Осетией.
– Ну, еду-то я в Тбилиси.
Да, еду я в Тбилиси. Между нами и Грузией теперь визовый режим. Виза стоит 20 долларов США, и купить ее можно в аэропорту.
Когда наш самолет приземлился в Тбилиси, там было четыре градуса жары.
– А к кому вы едете в Тбилиси? – спросила меня девушка, приклеивающая визы.
Дело в том, что пригласил меня канадский бизнесмен грузинского происхождения, и мы с ним были знакомы только заочно, и надо же такому случиться (со мной такое бывает): в момент вопроса я начисто забыл его фамилию. У меня было одно только имя – Гога.
Поэтому я и сказал, что еду прямо к Кахе Бендукидзе.
– А где вы будете жить? – не унималась девушка (в анкете на визу я оставил в этих клетках пустые места).
– В гостинице буду жить, конечно… у Кахи.
Странно, но этот ответ ее полностью устроил.
На выходе меня ждал Гога, или Георгий – с биркой в руках. На ней было написано: «Покровский»
– Мы поедем на машине моего дяди, – сказал через минуту Георгий.
Дядю звали Важа, мы тут же познакомились, и я рассказал им, что сказал девушке, что буду жить в гостинице, у Кахи.
– А Каха действительно живет в гостинице.
– Как в гостинице?
– Так. Его жена с детьми вернулась в Москву, а он здесь остался, в Грузии.
– И чем он тут занимается?
– Приватизацией грузинских предприятий. Многие считают, что в пользу Москвы. Так что Кахе несладко.
– Чужой среди своих?
– Что-то в этом роде.
По дороге мне показывают Тбилиси. Этому городу очень идет солнце, но солнце появилось только на следующий день, а в день приезда было пасмурно, лил дождь.
Так что солнце было только завтра. Солнце – и Тбилиси сияет, он щурится лицами людей. Они улыбаются, или это только гримаса от солнца? Но все равно хорошо, пусть они улыбаются хотя бы и из-за солнца. А летом тут всюду летние кафе и разносится запах свежесваренного кофе. Тбилисцы никуда не спешат. Тут вообще не спешат. Восток – не принято.
– А вы заметили, что на улицах нет полиции. В Москве у лиц кавказской национальности давно бы проверили документы. А у нас никого не проверяют. Всем все равно, – рассказывает Важа. – Я же полковник милиции. Но я – имперский полковник. Руководил всей милицией Тбилиси при Шеварднадзе. Каждый день ему докладывал без пятнадцати десять. Мне хватало восьми минут. А семь минут он расспрашивал меня о жизни.
– Шеварднадзе – великий человек? – спросил я первое, что пришло на ум.
– Да. Великий человек. Он принял страну, когда тут был криминал. Криминал правил. И они пригласили Шеварднадзе, потому что их во всем мире не признавали. А с Шеварднадзе их сразу признали. Они думали, что он старый и больной. Что они его будут держать в руках. А он, как старый лис, выждал момент и… всех арестовал. Аресты производились в один час по всей Грузии. А сейчас Саакашвили знаете что придумал? У нас приняли закон, что вор в законе, если его спрашивают: «Ты – вор? И он говорит: «Да! Я – вор!» – сразу
