как, например, стихи Григорьева. Там есть апология жестокости.
А русская жизнь всегда была жестока. То есть она была настолько страшна, что о ней и подумать страшно, и поэтому многое не называется своими именами. Назовешь – вызовешь это к жизни.
Это проблема даже не языка. Это проблема общественного согласия.
Вывезли мы как-то еще маленького совсем Сашку в Египет. Там все купались и загорали, а Сашка ходил вдоль совсем маленькой неглубокой лагуны в сопровождении небольшой белой цапли. Та шлялась за ним как привязанная.
Дело в том, что здешний инструктор по серфингу научил Сашку ловить рыбу. Хлеб следовало положить в пластиковую бутылку, сбоку которой делался надрез ножом. Бутылка наполнялась водой и помещалась на дно лагуны. Рыба видела хлеб, методом тыка собственной мордой в стенку бутылки находила разрез и втискивалась в нее за хлебом.
Назад она больше выбраться не могла. Так ее и ловили, а потом скармливали цапле, которая прекрасно понимала, что ради нее стараются.
Сашка ловил рыбу для этой цапли целыми днями. Остальных людей она близко к себе не подпускала, а с ним стояла бок о бок. Вместе они напряженно смотрели через воду на рыбу и на бутылку.
А потом прилетела еще одна цапля. Как только наша цапля увидела пришелицу, с ней случилась истерика. Она с диким криком стала носиться по берегу, по воде, по воздуху за этой незваной гостьей. Она вопила, орала, задыхалась от бешенства.
И всем было понятно, что она орала: «Мне здесь принадлежит все! И земля, и песок, и вода, и люди вокруг! Пошла вон отсюда!»
Особенно она защищала Сашку.
Она прогнала эту новую цаплю.
На следующий день они с Сашкой – бок о бок – уже напряженно смотрели в воду маленькой лагуны, на дне которой покоилась пластиковая бутылка.
Нет, нет, диоксины никто не отменял. Они появляются в воздухе при гниении пластиковой упаковки. «Ди» – означает два, а «окси» – это кислород. То есть еще в мусорном ящике, на солнышке, происходит разложение пластика. Особенно если его мешают с пищевыми отходами. Они гниют быстро, и пластик начинает окисляться, в том числе и от взаимодействия с продуктами их гниения.
А если мусорный ящик поджечь, то в воздух будет поступать полихлорбифинил.
Кроме того, с дождичком в почву начинают поступать и соли тяжелых металлов, а они-то в нашем мусоре есть всегда.
Потом почва подсыхает, образуется пыль, и уже эта пыль, содержащая эти соли, поступает в легкие. Причем токсичные вещества могут годами находиться в местах складирования бытовых отходов в неизменном состоянии.
А еще они уносятся за десятки километров ветром, перемещаются с подземными водами.
А потом их едят коровы вместе с травой, и они попадают в молоко или масло. Они отлично растворяются в жирах, в том числе и в подкожном жире человека. Там они и ждут своего часа.
И никто не застрахован (не носят же противогазы двадцать четыре часа в сутки). Ни Законодательное Собрание, ни Смольный, и Кремль не застрахован, и Охотный ряд.
Так что думайте, господа. Вы заняты нашим огромным экономическим развитием, а помрете-то вы все от гниющего мусора.
– Что это?
Сашка приготовил мясо. Я его купил, а он, пока нас с работы ждал, его приготовил. Раньше Сашка консультировался с тетей Ниной насчет готовки – все звонил ей по телефону – а теперь не с кем ему консультироваться, нет с нами тети Нины, вот он и изобретает сам. Мясо пересушил – оно как подошва.
Ната на него набрасывается с порога:
– Что это? Зачем? Лучше б ты учился! А плита в каком состоянии? Грязь везде! Кто же кладет столько масла? Все же горит! В воде надо сначала отварить немного!
Сашка слушает – глаза в пол, потом говорит: «На хер!» – и убегает к себе в комнату. Я воспламеняюсь немедленно:
– Зачем это, Ната? Зачем это все? Не умеешь разговаривать – не говори! По-другому нельзя сказать? А? Зачем мне твоя еда? Зачем все?..
Ната идет за Сашкой, и вот они уже через какое-то время возвращаются. Все извинились, Сашка простил, уже: «Сыночка, давай добавим воды, а потом – лука», уже все сели: «А вкусно, правда?»
Я погладил Саньку по голове – маленький он еще у нас:
– Это ты у тети Нины все спрашивал, и она тебе говорила, как готовить? Так, Санька? Он кивает.
– Ну ничего, ничего. Нет теперь тети Нины. Теперь будем привыкать все делать сами. Да, Саня?
Он опять кивает.
Все успокаиваются, ужин, хорошо, тепло…
– Раз! Два! Осторожно! Ты когда ногу ставишь, то смотри, чтоб не зацепилась! – это мы с дедом гуляем. После инсульта левую ногу он волочет, да и левая рука плохо восстанавливается.
– Ты, дядя Саша, руку-то тоже поднимай!
– А я поднимаю.
Рука у деда идет только до плеча, выше – он уже кривится. Ну ничего, он упорный. Вон как бежит – не удержать.
– Ты под ноги-то смотри!
Теперь каждая выбоина на дороге для него серьезное препятствие. Дед ее перескакивает.
– Осторожно!
Куда там осторожно – уже перескочил. Ну дед! Он ходит дома, а потом отжимается, упираясь в подоконник. Как-то он лег и хотел отжаться на руках от пола, да так и не встал. Лежал и плакал. Потом кое-как поднялся. Теперь – только от подоконника.
Дед хочет удрать на работу.
– Я пошел в сберкассу, но мне проездной не дали. Говорят: давай паспорт.
А паспорт у него Ната отобрала, чтоб он на работу не улизнул.
– Дед, а зачем тебе на работу?
– Надо посмотреть, как там, а то Васька все мои инструменты утащит.
Васька – это его напарник. Дед его все время в воровстве подозревает.
– Только оставишь – уже утащил!
– Ты же одной рукой не сможешь за станком.
– Как не сможешь? Сможешь!
Врач сказала деду, что он теперь всю жизнь будет ногу волочить. Что у нас за врачи? Почему так? Дед теперь это все время вспоминает.
– Врачиха сказала, что я теперь все! Не буду ходить!
– Дура она, твоя врачиха! Ты уже вон как ходишь! Ты только под ноги смотри! А то несешься, не разбирая дороги!
– Приду и посмотрю, как там!
Это дед все о работе. Столько лет работал, теперь вот никак. Тяжко ему.
– А давай я тебе куплю станок. Будешь точить чего-нибудь.
Дед улыбается. Ему нравится эта идея.
– Все равно надо пойти посмотреть.
– Ты же не сможешь за станком стоять!
– А я сяду. Там они все сидят. Пять минут работают – полчаса чай пьют. Я так тоже смогу. Раньше я работал, а они чай пили. Теперь и я так буду.
На втором круге дед устает.
– Поясница болит.
– Тогда пойдем домой.
Дома Ната перебирала вещи, оставшиеся после тети Нины.
Мы вошли возбужденные с прогулки. Дед сразу стал рассказывать ей про станок.
