Конечно, можно обвинять ГКП в том, что он ничего не сделал для спасения корабля.
Но они сделали все, что сумели, а если не сделали, значит, не сумели.
Люди могут быть замечательными, прекрасными, и в обычной обстановке они все бы сделали правильно.
Они все сделали бы правильно за партами, в учебном центре, на земле.
А вот там – в море, при пожаре, с отравой вместо воздуха – не смогли. Увы вам!
Тридцать два дня в море в 1987 году – это, ребята, очень мало.
Это я вам говорю, господа штабы! Так нельзя, понимаете? Нельзя так, суки! Останься Ванин в живых, и его отдали бы под суд, и он это знал. Нет, не вы, господа штабы, оказались бы на скамье подсудимых, а он – командир Ванин.
Они даже гидрокостюмы на себя не надели – это просто я даже не знаю что!
Ведь надень на себя водолазное белье, гидрокостюм и этот дебильный ИДА-59, поддуй гидрокостюм из баллончиков на ноге и падай за борт. Будешь плавать, как подушка, раскинув руки, – переохлаждение не грозит. Многие же погибли от переохлаждения. Цеплялись за этот идиотский плот и умирали в воде.
Кстати, это удивительный плот. Конструкторы подводных лодок, повторяю только для вас – это удивительный плот. Он все время норовит перевернуться, а правильно его отдать – это надо еще научиться. Искусство это, смею заметить, большое искусство.
Да, вот еще что, господа конструкторы, я вас всех приглашаю как-нибудь забраться в это ваше изобретение – в надувной спасательный плот, помещенный даже не в море просторное, в обычный бассейн. Обещаю вам потрясающие, незабываемые от всего этого дела впечатления. Вы умрете со смеху.
Из пятидесяти девяти человек, оказавшихся в воде, тридцать умерли до подхода помощи.
Всего же погибли сорок два человека.
Поймите, нельзя, нельзя, нельзя! Не должно быть так: сели для спасения в специальную всплывающую камеру под названием ВСК, взяли в руки инструкцию по ее эксплуатации и начали читать про то, как надо в ней спасаться!
Надо знать каждый вентиль, и каждый клапан, и всю последовательность операции по спасению. Это должен знать каждый офицер, каждый мичман и каждый матрос. И еще не просто так должны подаваться команды: «Все наверх! Спасайтесь!» – а следует вынести наверх водолазное белье и специальные гидрокостюмы, снабдить их баллончиками для поддува и приготовить индивидуальные дыхательные аппараты. Все свободные от участия в борьбе за живучесть должны участвовать во всех этих приготовлениях, и руководить всем этим должен ГКП. И бесполезно говорить: «Наш экипаж знал корабль!» – если первичные мероприятия по борьбе за живучесть не выполнены. Ты хоть до утра пой о том, какой ты хороший специалист, но если у тебя ВВД поступает в отсек сорок минут, а для того, чтоб это прекратить, надо всего лишь в нужном месте закрыть нужные подволочные клапаны, то извини, ты не специалист, ты что-то другое.
А может, ты береговой специалист? То есть ты все знаешь и все умеешь только на берегу? Есть же такое. Бывает. Чуть качнет, и человек перестает соображать, потому что его укачивает. Я уже не говорю о том, что трудно вообще соображать, если рядом с тобой гибнут люди и в соседнем отсеке пожар. Это сказано не для того, чтобы кого-то обидеть. Я сам укачиваюсь до бесчувствия, укачиваюсь, блюю до зелени, когда изо рта идет одна только желчь, а потом, немного очухавшись, ползу на свой боевой пост. И это не потому, что я слабый или плохой специалист. Это врожденное. Просто люди-то разные. Кто-то в любой ситуации держит в уме всю последовательность действий при аварии, а кто-то не может все это удержать. Есть такие люди, которые просто поют от счастья при пожаре. Им хорошо, у них ясная голова, и они берут все на себя. Они спокойны, они очень спокойны. Мало того, они действую быстро, решительно. Просто у них в организме вырабатывается нонадреналин. Он делает из человека льва.
А простой адреналин делает из человека зайца, и он легко сигает через пятиметровый забор. Он способен только бежать сломя голову, а вспомнить то, что в спокойной обстановке знает наизусть, он не способен.
Ну не способен он, етишкин корень!
Они не приготовили ни водолазное снаряжение, ни людей, они не управились с плотами. Потому что не надо было доставать их из контейнеров, достаточно было сделать кое-какие несложные манипуляции, и плот бы (строго по инструкции) падал в воду и раскрывался, после чего люди (по сухому) переходили бы на него с корабля.
И со всплывающей камерой (ВСК), предназначенной для спасения всего экипажа, они тоже не управились – не получилось у них правильно закрыть за собой нижний рубочный люк, находящийся в прочном корпусе лодки.
Там все не просто так. Там надо было сначала демонтировать шланг подачи воздуха от ВСД (воздух среднего давления) – его наладили для проведения оксигенобаротерапии отравленным угарным газом – а потом снять трап.
То есть люди, некоторое время пребывавшие в кошмаре наяву, да еще и с угарным газом в легких, должны были искать где-то ключи, потому что ключи еще надо найти, они у заведующего всего этого заведования где-то за-ныканы, а сам заведующий уже где-то давно загнулся; так вот, надо было найти ключи с их помощью снять трап.
Вы никогда не снимали трап? Я снимал. Когда-то он снимается, как мама велела, а когда-то – никогда, ни в какую, хоть все руки обломай.
Это только в фантастических фильмах нажал кнопку, и дверь закрылась, а у нас (конструкторы, где вы?) все вручную – нажал кнопку, и спина мокрая.
Мне все время говорят:
– Вот вы так материтесь! Вы так материтесь в своих книгах, что это просто неприлично! Это нельзя читать! Как же это? Доколе? Что вы себе позволяете? Что? Нельзя, что ли, по-другому сказать?
На что я всегда отвечаю:
– Хорошо, я готов не материться! Я готов! Обещаю! Но только и вы мне все пообещайте, что наши люди будут подготовлены по всем статьям! Что они выйдут в море и что они из этого моря придут! И что по приходе их не задолбают настолько, что они утонут сразу же, сев опять на корабль!
Знаете, у нас не принято назвать экипаж лучшим.
Нельзя говорить: «Это наш лучший экипаж!»
Лучших забирает море. Есть такая примета. Вот нас, например, никогда не называли лучшими, нас только ругали все время. Материли и наказывали… Может… поэтому все и обходилось?
Экипаж Ванина не был лучшим, но его тоже забрало море. Может быть, его мало ругали, материли и наказывали? Нас-то костерили на чем свет стоит. Мы всегда были виноваты, и народ у нас был своенравный, хамский был народ, а командир – это просто неприлично, до чего он был беспробудный пьяница.
Но море нас любило. Всегда отпускало. А вот с экипажем Ванина все не так.
Так что ругайте его сейчас. Сейчас можно. Ругайте изо всех сил. Я же слышал: «Погубили корабль! Погубили уникальный корабль! Понасажали веников!»
Да, можно сказать и так: «Понасажали веников!»
Они сделали все, что могли. Они просто могли немногое. Но ведь знали же в штабе, что они могут немногое, говорили же, что «с вами в море только самоубийцы пойдут». Ну и чего? А? Где-то я уже говорил слово «суки». Теперь можно добавить и слово «бляди».
В 16.20 попытались снять давление с шестого и седьмого отсеков. Переборки стали остывать. Как только попытались стравить воздух из пятого отсека в шестой, из шестого повалил дым.
В это время с самолета запросили о жертвах. Ванин сказал:
– У нас погибших четверо!
На что командир БЧ-5 Бабенко закричал ему:
– Что ты их раньше времени хоронишь! Там, в шестом, можно спрятаться за насосом. Я учил этому Колотилина! И Бухникашвили наверняка там! Надо только стравить воздух с шестого!
Тогда на самолет доложили:
