Тоскана, 1998 год – за семь лет до смерти Сары
40
– У тебя найдется немного свободного времени? – спросил Энцо. – Я хотел бы тебе кое-что показать.
Сара как раз подметала террасу траттории и удивленно остановилась.
– Да, конечно. А о чем речь?
– Это трудно объяснить. Поедем со мной. Это ненадолго, может быть, на час.
Сара кивнула и отставила веник.
– Только я что-нибудь накину.
Она зашла в дом и посмотрела на часы. Чуть больше половины десятого. Эльза уже была на пути к школьному автобусу, а Эди еще спал.
Сара открыла дверь кухни. Тереза стояла возле раковины и мыла посуду после завтрака.
– Я ненадолго уеду, Тереза. Энцо хочет мне что-то показать. Ты сваришь для Эди овсянку, когда он проснется?
– А что тебе хочет показать Энцо?
– Не знаю. Ты присмотришь за Эди?
– Да, да, конечно. Но все же, что он хочет тебе показать?
– Я не знаю. Чао, Тереза!
Сара схватила с вешалки куртку, выскочила из дома и села в джип-пикап, которому было добрых двадцать пять лет, но который заводился без проблем.
Был один из первых прекрасных весенних дней. Небо было необычайно синим, но воздух пока оставался пронзительно холодным. Только на солнце было приятно и тепло. Со времени несчастья с Эди восемь лет назад Сара не могла вспомнить ни одного дня без забот. Но прекрасная погода этого утра дала ей возможность вздохнуть свободно и глубоко.
Они поехали по лесной дороге в направлении Дуддовы. Приблизительно через два километра дорога раздвоилась, и они свернули налево. Дорога была ухабистая, и Сара заметила, что у Энцо болит спина. Он в последнее время все чаще жаловался на позвоночник. За заброшенным домом с заложенными кирпичами окнами дорога стала просто ужасной. Она превратилась в сплошную грязь, и хотя Энцо ехал очень медленно, ему с трудом удавалось удерживать джип. Несколько раз казалось, что машина вот-вот перевернется.
– Наверное, следовало подождать с поездкой, пока погода установится и дорога станет чуть суше, – осторожно заметила Сара, которая боялась каждого поворота.
– Возможно, – односложно ответил Энцо и сосредоточился на управлении болтающейся из стороны в сторону машиной.
Приблизительно через пятьсот метров начался подъем, уже довольно хорошо подсохший, и Сара успокоилась. В конце подъема им пришлось повернуть направо так резко, что Энцо был вынужден несколько раз подавать машину вперед и назад, чтобы вписаться в поворот. Дорога, на которую они выехали, почти полностью заросла кустарником и была очень узкой. Ветки и сучья бились в окна, застревали под стеклоочистителями, на дороге лежали камни и стволы деревьев, которые Энцо, громко ругаясь, распиливал бензопилой и оттаскивал в сторону.
– Похоже, здесь уже много лет никто не ездил, – заметила Сара тихо.
Неожиданно дорога, уткнувшись в заросли, закончилась. Энцо остановил машину.
– Дальше придется пройтись пешком.
– Скажи наконец, куда мы вообще идем!
– Сейчас увидишь.
Эта была трудная работа – пробираться через лес, где не было ни дороги, ни даже тропинки, по которой можно было пройти. Но Энцо прекрасно ориентировался среди старых деревьев, заросших каменных террас и кустарника, который разросся там, где раньше была дорога. Время от времени он расчищал тропу своей penata [59].
Через десять минут, совершенно неожиданно, в чаще леса показалась крыша дома.
– Мадонна! – воскликнула Сара. – Это еще что такое?
Энцо молчал, пока они не подошли поближе.
– Вот он, – сказал он. – Это мой дом. Здесь я когда-то жил. С первой женой.
Сара недоверчиво посмотрела на него.
– Почему ты никогда ничего об этом не рассказывал? Я почти десять лет живу здесь, но никогда не слышала об этом доме. Ни Тереза, ни Романо ничего мне не говорили.
– Я хотел, чтобы его забыли. Я хотел, чтобы никто больше не помнил о нем. Его просто не должно было существовать.
Он вытащил из кармана брюк ключ и открыл дверь. Застоявшийся сырой воздух ударил им в лицо.
– Я сам много лет не был здесь, – сказал Энцо извиняющимся тоном.
Он открыл затянутые паутиной ставни кухни. Через дверь и окно попадало достаточно света, чтобы рассмотреть все, что было в маленькой кухне: старую печку с бронзовыми ручками, которую нужно было топить дровами, каменную раковину для посуды, старый кухонный шкаф со стеклянными дверцами и, как нечто особенное, часть скалы, блестевшую от влаги и образующую заднюю стену дома.
Сара не спеша осмотрела дом. Маленькая спальня с крепкой деревянной кроватью, которую смастерил сам Энцо, гостиная с грубо сколоченным деревянным столом и небольшая комната с разрисованными цветочками эмалированной раковиной и каменной ванной.
Сара осмотрела все помещения, а потом остановилась возле окна и выглянула наружу. Лес. Целое море зелени. Деревья стояли так тесно, что солнце почти не попадало в дом.
– Это дом ведьмы, Энцо.
Энцо вздрогнул.
– Прекрасный дом ведьмы. Просто потрясающий! Почему он стоит закрытый? Ты же мог его продать. Так жалко, когда такой дом пустует. Он разрушится, исчезнет, и природа заберет его себе.
– Это для тебя, Сара. Я дарю его тебе.
Сара в изумлении уставилась на него. Ее бросило в жар, и она просто не знала, как себя вести.
– Я не понимаю… – неуверенно пробормотала она.
– В Монтефиере у тебя нет места, чтобы рисовать, и там довольно беспокойно. Ты можешь уединяться в этом доме. Здесь есть все, что нужно.
То, что сказал Энцо, было правдой. После несчастья с Эди и депрессию, и чувство вины она старалась перебороть, рисуя картины. С тех пор она рисовала для Эди, в основном кроликов. Он бурно радовался картинкам, не мог насмотреться на них, и к Саре частично вернулась уверенность в себе. Наконец-то появилось занятие, доставлявшее ей удовольствие и заполнявшее ее жизнь. Она поставила мольберт перед окном спальни. Это место было, конечно, далеко не самым подходящим. В комнате царил беспорядок, как в студии художника, а вечером, когда они ложились спать, в ней пахло краской, терпентином и нитрорастворителем. Но для нее, по крайней мере, это был какой-то просвет и отдушина.
Энцо был совершенно прав: для занятий рисованием этот дом был настоящим раем.
– Что-то ты ничего не говоришь.
– Ох, Энцо… – Она крепко обняла его. – Я просто не могу в это поверить.
– Да что ты, это мелочи. Устройся здесь так, как тебе хочется. Было бы прекрасно, если бы ты была здесь счастлива. А сейчас поедем домой, мне очень нужен двойной эспрессо.
Когда они шли к машине, Сара спросила:
– Ты сказал, что жил когда-то в этом доме с женой?
Энцо молча кивнул.
– Что с ней случилось? Она умерла?
Энцо снова кивнул и сжал губы так, что его рот напоминал узкую полоску.
– Ты не хочешь говорить об этом?
– Нет, – тихо ответил Энцо, – не хочу. Это скверная история. Я годами не вспоминал о случившемся и сейчас не хочу вспоминать.
Сара сжала его руку. До самой Монтефиеры они молчали. Только потом Сара тихо сказала:
