посмотрим, как его «нету»!
Бросились корову доить. Один доит, четверо держат. Оттянули ей сиськи до земли, а оттуда – ни капли, ни полкапли.
– М-да! – сказало начальство. – А может, она того?
И принялся за корову врач. Приложил он ухо к коровьему боку и говорит:
– Дышите!
Дышит корова.
– А теперь, – говорит врач, – не дышите.
Стоит корова, не дышит.
– Абсолютно здоровая корова! – сказал врач. – Просто поразительно здоровая, – добавил он.
– Просто низкая требовательность! – строго сказало начальство и посмотрело на корову.
И тут корова то ли от этих слов, то от взглядов упала и дух испустила, да так быстро она его испустила, что и на мясо ее прирезать, тоже очень нужное, не смогли – под руками ничего не оказалось, а куда послали, там тоже ничегошеньки не нашли.
Так что пришлось корову закопать, для чего долго долбили землю.
– Да! – сказал главный начальник. – Нехорошо! В следующий раз по-другому надо!
– Молока мало надоили! – совсем закручинился зам.
– В следующий раз, – строго глянул на зама старший морской начальник, – чтоб молока было побольше, я считаю, надо не три, а четыре раза доить!
На том и порешили.
Ведь у нас как самый главный морской начальник считает, так почти все считают.
Вот такое у нас единодушие. И от такого единодушия силы возникают огромнейшие, а возможности при этом открываются – невиданнейшие, а резервы – неисчислимые.
И стоит себе флот, стоит.
И ничего-то ему не делается.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПРАВИЛА ХОРОШЕГО ТОНА
Солнце ударяется о воду, рождая в душе веру в завтрашний день. Эх! Наверное, так можно сказать, потому что стоим-то мы все еще на рейде, на входе в залив. Перед нами Северодвинск и впереди только шалуньи.
А тишь несказанная, вода как стекло, и на сердце надежда и прочее.
– Офицерам собраться в кают-компании на занятия!
Это старпом. Какие могут быть занятия в такой час?
Все собрались, надели на себя рубашки.
Старпом вошел с папкой под мышкой. Все уставились на нее. Старпом сел и открыл папку.
– Так! – сказал старпом. – Прочитаю вам правила хорошего тона!
И дальше он начинает читать, а все вспоминают, как на столе лежат вилка и нож. Старпом уверен, что мы тут же помчимся в ресторан, как причалим, потому-то он смотрит то в папку, то в потолок и сам вспоминает:
– Нож справа… ну да, чего это я, конечно.
И далее – как и чего резать, нарезать, не отправляя в рот слишком большие куски, не давиться, не запивать принесенным в кармане шилом, то есть спиртом во фляжке.
– Не наливать его из титьки! А то знаю я вас!
Конечно, не наливать, не подмигивать женщинам, не строить рожи официантам, не просить у них 'только бутылочку минеральной воды, остальное у нас с собой', не задирать патруль, не драться в туалете с гражданскими людьми, не брать со стола салфетки со словами 'Я сейчас, только в гальюне завтрак выдавлю', сидеть прямо, не нависать над тарелкой, не ложиться на столы.
– Да! Чуть не забыл! Не делать на тарелке заготовки!
Какие заготовки? Что он имеет в виду?
– Заготовки – это когда вы мясо нарезаете все сразу, а потом его вилкой по очереди в рот.
Поди ж ты! Ну ладно, не будем нарезать.
Старпом оказался прав.
Чуть только причалили, и мы в сей секунд, побросав все вещи, побежали в город, к деревьям, к улицам, автобусам, к шуму и гаму, и ходили по нему, ходили, ходили, улыбались, а потом, очумевшие, забрели в ресторан, где сели за столы, подмигивая женщинам, налили себе из титьки, а потом заказали мясо и отрезали его аккуратненько, не делая заготовок, а нарезанное сейчас же отправляли в рот, торжественно, не наваливаясь грудью на столы.
УТРЕННИЙ ВАСЯ
Дерьмо и армия неразделимы.
Этот древний тезис мы сейчас напитаем свежей кровью.
Одинокий утренний Вася с удовольствием посмотрел на свою толстую лоснящуюся гусеницу, свернувшуюся на дне, и, нажимая ногой на педаль нашего удивительного флотского унитаза, другой ногой собирался ловко перебраться через комингс выгородки гальюна.
Как только первая нога исчезла с педали, та, немного подумав, сделала 'ды-ынннн!' – и вернулась на свое место.
Катапультированная гусеница нежно легла на плечо вслед уходящему утреннему Васе. Так он и ходил с ней везде, привыкая к ароматам.
Когда он явился на завтрак, все подозрительно заводили носами: чем это у нас тут? Потом нашли «чем», успокоились и с удовольствием уставились на Васю.
Он не понимал, чего это они на него так вперились, подозревал неладное, недовольно сопел и возился.
– Ой, Вася! – воскликнули все. – А ты теперь не один ходишь?…
– Их теперь двое…
– Два Васи! Один такой большой-большой, а другой такой маленький, маленький, черненький…
Вася все еще не понимал и обижался. Тогда ему сказали в лоб:
– Слышь, Вася, а чего ты пришел на завтрак с прошлым ужином на плече?
– Где?!! – и тут Вася увидел свою нежную гусеницу. Кажется, она ему подмигнула.
Глаза его округлились, он шарахнулся от нее, подпрыгнул вверх, насколько позволил стол, опрокинул бачок с первым, рванул, наступил в него, обварил ногу, застрял там тапочком – никак не вырвать – и от боли заскакал с бачком на ноге, шипя и отплевываясь, опрокидывая другие бачки. Через минуту столовую было не узнать.
Потом обваренный Вася со всякими выражениями добывал из бачка свой с дикой силой впечатанный тапочек.
АЛЬТЕРНАТИВА
Раньше на флоте часто говорили: «Альтернативы нет!»
И то, что этой альтернативы у нас не было, с утра до вечера до нас всеми средствами доносили. Просто в ушах звенело.
Даже мой старпом, когда ставил на стол литровую бутылку спирта, всегда говорил:
– Альтернативы нет!
С помощью этой альтернативы, а точнее, при полном ее отсутствии я даже с женой общался.
Тогда мы – подводники – жен своих очень редко видели. Раза два в месяц. Как тут не поинтересоваться насчет альтернативы? Интересовались. А как же!
Встречаешься, бывало, с женой в постели, и после того как период пузырей и восторгов заканчивался, и наступал период, когда надо было что-то делать, спрашиваешь ее, бывало, негромко так, с некоторым внутренним беспокойством:
– Как у нас насчет альтернативы?
А жена смеется и говорит:
– Не волнуйся, дорогой, альтернативы нет!
И после этого мы с ба-альшой результативностью использовали момент отсутствия этой самой
