Зачем это? Как это? Что это? Кто это придумал? Почему всегда так?
Нет! Мне хочется поставить точку.
Друзья! Давайте поставим точку! Давайте изложим еще одну историю – и на этом все, все, все.
Был, видите ли, курсант, и была девушка, которая его хотела.
А он не то чтобы совсем не хотел. Хотел, наверное, но все-таки испытывал при этом некоторое очевидное кишечное неудобство.
И был теплый летний вечер, и гуляли они вместе с этим его неудобством совсем рядом с ее жилищем.
И говорит она ему: «А пойдем ко мне в жилище, у меня родители на дачу уехали», – и он соглашается, потому что по сути становятся слишком явны все эти всплески бурления.
Только входят они, как она говорит: «Я сейчас», – и исчезает в совмещенном узле, а он бродит под дверью и мается вместе со всплесками, а она моется, моется яростно и невыносимо.
И вот в глазах его темнеет, круги, и он бросается в спальню, пробегает до окна, с треском распахивает его и, скрипя, охая, ахая, тыхая, мыхая, всячески изнывая, срывает штаны до щиколоток, с поразительным проворством лезет жопой на подоконник, а потом, ерзая, не забывая стонать, двигается ею же в открытое окно и там уже звучно и основательно плещет с третьего этажа.
И тут входит она, зажигая свет.
Она – мытая, голая, он – с жопой на окне и ее родители на семейной кровати, поджав ноги и закусив одеяло, онемевшие, мимо которых в темноте что-то такое промчалось, круглое, с охами к окну, распахнуло и дрестануло.
Они, оказывается, не уехали на дачу.
И правильно, чтоб такое увидеть, я бы тоже никуда не поехал.
Истинное любопытство
Тетушка Глафира необычайно чувствительна: чуть случится с кем беда – сейчас же в страдание и слезы, и при этом она любопытна, что твой суслик: если где видит чего, так уж только держись – обязательно изучит и пальчиком пропихнет.
Одно время занимал ее рот Егор Палыча. Очень. Сама не своя ходила всякий раз, как случалось ему зевнуть. Он зевнет, а она вся туда, и взглядом оглаживает трепетное небо и язык, и за языком такая штучка, очень маленький сводик, что гортань прикрывает, и такое все человеческое, что просто беда.
Очень хотелось ей это потрогать и пальчиком пропихнуть. Все никак, да и смущение, известное дело, а как же, разве только чуть-чуть, очень скоренько туда и тотчас же оттуда.
Зевнул Егор Палыч. Во весь свой зев. С раскатом: «Ха-ху-аха!» Тут-то она и не удержалась, так и юркнула к нему через весь стол, сунула палец глубоко и потрогала и будто божье успокоение, я не знаю, истинный крест, как водицы в жару испила.
А он поперхнулся – вот ведь напасть, царица небесная! Да так долго и сильно: весь красный, и глаза повываливались.
«Скорую» вызывали.
А они как приехали и к жизни его повернули, так и начали расспрашивать, что да почему.
Вот она им про свою страсть и рассказала.
А они как заржали!
Ну вылитые кони, царица небесная!
А тетушке Глафире – слезы, потому как чувствительна она.
Сова и Баллон
Про Сову я вам сто раз рассказывал. Он у нас ракетчик. Командир БЧ-2. Ну и любит он всякие приключения, что совершенно нормально. Вот иду я утром на службу. Мороз. Холодно. Решил я пробежаться. Бегу – вижу, Сова впереди шлепает. А сам Сова маленький и полненький. Я добегаю до него и говорю ему: «Бежим!» – и он, ни слова мне в ответ, побежал рядом.
А этим утром как раз планировалась внезапная тревога. Всех оповестили, и все ждали, но не дождались, так как тревогу не объявили.
Тревогу не объявили, но чувство тревоги у всех внутри осталось. Увидели некоторые по дороге, что два орла в шинелях бегут, и сработало у них внутри затаенное чувство – следом за нами побежали, а за ними еще и еще, и вот уже, разгорячась, мимо нас проносятся в объятьях снежной пыли самые ретивые, и мы, имея их перед глазами, начинаем сомневаться, мы ли все это сдуру затеяли, или тревогу нам все-таки объявили.
– Со!.. ва! – говорю я ему.
– Ну? – говорит он.
– Чего мы бежим?
– Так тревога же!
И тут я начинаю понимать, что Сова, когда я ему крикнул: «Бежим!» – на полном серьезе подумал, что вот оно, началось.
– Да ты что, Сова?! – говорю я ему, продолжая бежать. – Это ж я просто так тебе сказал, чтоб согреться!
– Согрелся? – спрашивает Сова.
– Согрелся.
– А теперь посмотри, сколько ты еще вокруг людей согрел.
И я посмотрел – ох и много их было!
Жил Сова на корабле в пятом отсеке. Там отдельная каюта командира БЧ-2. Захожу я к нему, а он стоит на койке раком с голым задом в направлении двери.
– Ты кто? – говорит мне Сова, не поворачивая в мою сторону головы. Смотрит он перед собой.
Я себя называю.
– А где старпом?
– Какой старпом?
– Ну, наш старпом сюда сейчас должен был зайти.
– Это ты для старпома свою жопу приготовил?
– А для кого же? Он мне только что позвонил и сказал, что сейчас меня накажет. Я сказал: «Есть!» – и теперь жду. Минут двадцать так стою.
Сове вечно спирт на регламент не выдавали. Зажимали, потому что на носу проверка штабом флота и на ракетный спирт командир давно лапу наложил.
А у Совы на регламент должно пойти спирту вагон – фляги, канистры, ведра, баллоны.
На докладе Сова говорил, что к регламенту не готов, потому что спирта нет.
– Как это не готов?! – говорил командир и заставлял Сову рисовать схемы расходования спирта в подразделении.
А на этот спирт уже вся ракетная боевая часть бидон слюней напасла.
Да и флагманские в стороне не стояли.
Сова заложил командира по всем статьям, и ему с самого утра регламентных проверок ракетного оружия звонили все, кому не лень: флагманские, начальник штаба, ракетная база.
Даже крановщик позвонил. Не знаю, при чем здесь крановщик, но он позвонил на борт, наткнулся на командира в центральном и спросил его, не знает ли он, выдали ли Сове спирт.
Командир после этого минут пять ревом ревел, потом вызвал Сову и сказал ему, что сейчас он ему спирт выдать не может, на что Сова спокойно заметил, что сейчас он займет ведро спирта у соседей, но вечером ему надо будет его отдать.
И вот картина: вся боевая часть два стоит на ракетной палубе у открытой крышки шахты, в середине стоит Сова, перед ним – ведро, в ведре – вода, куда Сова для запаха вылил бутылку венгерского вермута – за метр чувствуется.
Сова берет какую-то железку, бросает ее в ведро, полощет там, а потом достает.
Мимо по пирсу идет командир.
– Совенко! – кричит командир. – Что вы там делаете?
– Регламент, товарищ командир! – отважно кричит Сова, уверенный в том, что ни один командир, если он, конечно, не из ракетчиков, не знает, что такое регламент.
