снисходительна.
Сыновья обожали мать и были с ней гораздо откровеннее и ближе, чем с отцом. Феликс Феликсович вспоминал, что они с братом не любили гостей, потому что те мешали общению с матерью. Среди шалостей, невыученных уроков, схваток с учителями и гувернерами, среди суеты светской жизни, которую вели родители, выпадали часы, которыми оба брата очень дорожили: это было время, когда братья и мать были предоставлены друг другу. Николай и Феликс спускались со своего третьего этажа в комнаты матери.
Это были самые нарядные и теплые комнаты, в полной мере отражавшие вкусы хозяйки. Зинаида Николаевна обожала цветы. Они заполняли все пространство, внося аромат вечного лета. В дни, когда княгиня принимала, были открыты двери в ее спальню, обтянутую голубым шелком и с мебелью из розового дерева. Эта комната походила на музей: в длинных витринах хранились фамильные сокровища. Здесь лежали бриллиантовые серьги, принадлежавшие некогда французской королеве, алмазная и жемчужная диадемы итальянской королевы Каролины Мюрат, сестры Наполеона, шедевры ювелирного искусства, которыми некогда украшали себя навсегда уснувшие красавицы. В голубых стенах жил дух прошлых веков. Как знать, может быть, тени тех прекрасных дам, что так и не нашли в себе сил расстаться с милыми сердцу безделушками, неслышно скользили по паркету этой комнаты. Голубая спальня будила воображение. Феликс Юсупов был уверен, что она хранит какую-то тайну. Здесь часто слышали голос женщины, звавшей каждого по имени. Горничные прибегали, думая, что их зовет хозяйка, но комната была пуста. «Мы с братом, — вспоминал младший Юсупов, — много раз слышали эти таинственные призывы».
Впрочем, в юсуповском дворце любой уголок мог оказаться пристанищем таинственных теней. Малая гостиная княгини Юсуповой была меблирована вещами, некогда принадлежавшими Марии-Антуанетте. Живопись знаменитых французских мастеров Буше, Фрагонара, Ватто, Робера, Греза освещалась люстрой из горного хрусталя, когда-то висевшей в будуаре маркизы Помпадур. Столики и витрины были заполнены безделушками из редких камней, оправленных в золото.
Всю свою полную превратностей жизнь младший сын Зинаиды Николаевны Феликс вспоминал волшебные мгновенья вечеров, проведенных с матерью, когда накрывали круглый стол, освещенный хрустальными канделябрами, и отблески огней плясали на севрском фарфоре и серебре. Но главное, была близость этой изящной милой женщины, которую двум сорванцам повезло называть своей матерью. «Мы испытывали тогда минуты полного счастья, — вспоминал Феликс Феликсович. — Нам было невозможно в тот миг предвидеть или просто представить себе несчастья, ожидавшие нас в будущем».
...Младший считал, что мать больше любит Николая. По своим задаткам он и впрямь был похож на Зинаиду Николаевну. Он очень увлекался театром, из друзей и знакомых собрал труппу и, ломая сопротивление отца, устраивал спектакли во дворце на Мойке. У Николая был прекрасный баритон, и он пел, аккомпанируя себе на гитаре, пробовал себя в литературе и печатался под псевдонимом Роков.
Внешностью Николай походил на отца, высокого, статного, до старости красивого брюнета. Он учился в Петербургском университете и получил диплом юриста. Личная жизнь его ничем не отличалась от той, что вели богатые щеголи. Одно увлечение сменяло другое. Во время поездки в Париж он, познакомившись с роскошной куртизанкой Манон Лотти, совершенно потерял голову. Только требование родителей вернуться в Россию заставило Николая прервать разорительную связь.
Впрочем, это оказалось дорогой не только к родному порогу, но и навстречу новой страсти, ставшей для него роковой. Николай влюбился в молодую красивую особу, графиню Марию Гейден, которую он называл Мариной, но она была уже помолвлена. Любовь была взаимной. Девушка предложила ему бежать с ней, однако вмешались родители невесты, и свадьба все же состоялась.
Юсуповы вздохнули свободно — сын вроде бы успокоился. Неожиданно Николай объявил, что едет в Париж, где проходили гастроли русской оперы с Шаляпиным. Истинная цель поездки стала сразу родителям ясна — Марина, ставшая графиней Мантейфель, в то время находилась там. Никакие уговоры не помогли — Николай уехал.
Зинаида Николаевна поручила Феликсу следовать за братом и держать их с мужем в курсе дел. Ничего утешительного сообщить родителям Феликс не мог: Николай встретился с Мариной, ее муж, вероятно, знает об их отношениях...
Чем может кончиться эта история? Зинаида Николаевна холодела от одной мысли, что угроза дуэли надвигается вместе с днем двадцатишестилетия сына. Был особый, трагический смысл в этом сближении.
Семейное предание гласило, что над родом Юсуповых тяготеет кара за то, что их предки изменили магометанству и приняли православие. Суть этого проклятья заключалась в том, что все — кроме одного — наследники, родившиеся в семье, не проживут больше двадцати шести лет.
...Накануне поединка вечером Николай пришел к матери и успокоил ее: все устроилось. Готовая верить малейшей надежде, Зинаида Николаевна ложилась спать: для нее это была первая спокойная ночь после тех бесконечных, что она провела в тяжелых предчувствиях.
В эту ночь сын писал прощальное письмо своей возлюбленной. Он не сомневался, что будет убит.
«Дорогая моя Марина! Если когда-нибудь это письмо попадет к тебе в руки, меня не будет уже в живых... Я тебя любил, моя маленькая Марина, за то, что ты не похожа на других, что ты не захотела думать и поступать, как это делали другие, и смело шла вперед той дорогой, которую ты находила правильной. Таких людей в обществе не любят, их забрасывают грязью, в них кидают камнями, и тебе, слабой маленькой женщине, одной не совладать с ним. Твоя жизнь испорчена так же, как и моя. Мы встретились с тобой на наше уже несчастье и погубили друг друга. Ты никогда не будешь счастлива, т.к. вряд ли найдется другой человек, который так поймет тебя, как сделал я. Я тебя понял тем легче, что у нас масса сходных с тобою сторон. Как мы могли бы быть с тобой счастливы...
Отчего ты так далеко? Ты не услышишь меня, когда последний раз произнесу твое имя. У меня даже нет твоей фотографии, чтоб поцеловать ее. Единственную вещь, которую я от тебя имею, — это маленькая прядь твоих волос, которую я храню, как святыню.
Вот и все. Я не боюсь смерти, но мне тяжело умереть далеко от тебя, не увидав тебя в последний раз.
Прощай навсегда, я люблю тебя».
...Дуэль состоялась в семь часов утра на Крестовском острове. Николай и муж Марины, граф Мантейфель, разошлись на тридцать шагов. По сигналу Юсупов выстрелил в воздух. Его противник промахнулся и потребовал повторного выстрела, теперь уже с дистанции пятнадцати шагов. Юсупов снова выстрелил в воздух. Мантейфель прицелился и убил его наповал. До двадцатишестилетия Николаю не хватило шести месяцев жизни.
Вот как описывает Феликс Юсупов 22 июня 1908 года во дворце на Мойке:
«Утром мой лакей Иван вбежал ко мне: «Идите скорее, ваше сиятельство, случилось ужасное несчастье!»
Охваченный страшным предчувствием, я выпрыгнул из кровати и побежал к матери. На лестнице толпились слуги с искаженными лицами, но никто не отвечал на мои вопросы. Раздирающие крики раздавались из комнаты отца.
Я вошел и увидел его, очень бледного, перед носилками, где было распростерто тело Николая. Мать, стоявшая перед ним на коленях, казалась лишившейся рассудка.
Мы с большим трудом оторвали ее от тела сына и уложили в постель. Немного успокоившись, она позвала меня, но, увидев, приняла за брата. Это была невыносимая сцена, заставившая меня похолодеть от горя и ужаса. Затем мать впала в прострацию. Когда она пришла в себя, то не отпускала меня ни на секунду».
...Было что-то чудовищное в буйном июньском цветении в Архангельском и черной процессии, что двигалась к мраморной усыпальнице. Ее отстроили совсем недавно, но и в страшном сне не могло присниться отцу с матерью, что первым под мраморный свод ляжет их сын.
* * *
Прошло лето. Осень. В тот год снег выпал рано, в ноябре. Пора было перебираться в город, а Зинаида Николаевна все не находила сил покинуть Архангельское. Феликсу она пишет: «Могила хорошо
