«Боюсь, что в Сиаме мне будет ужасно трудно, — писала она вернувшемуся домой брату. — Моя жизнь была слишком простая, чтобы я могла быстро приспособиться к такой ее перемене... Теперь, когда я стала лучше понимать, что мне предстоит, будущее уже не видится мне в розовом свете». Было решено, что, дабы подготовить почву для появления молодой жены перед родителями, принц сначала отправится в Бангкок один. Катя осталась в Сингапуре, где было жарко и душно до испарины, а главное — одиноко. «Мне кажется, что это настоящий ад», — писала Катя, мучительно проживавшая каждый день с надеждой, что завтра появится какая-то ясность.
В это время в Бангкоке тянулись долгие и утомительные торжества по случаю возвращения принца. Ему отвели прекрасный замок Парускаван, неподалеку от королевского дворца. Шли дни, Лек мучился, понимая Катино положение, но, видимо, ситуация была такая, что он не решался заговорить о ней с родителями.
Тем временем кое-какие слухи достигли сиамской столицы. Инициативу выяснения сердечных дел сына взял на себя король: «Лек, я слышал, что у тебя жена европейка. Это правда?» Разговор оказался тягостным, но карты все-таки были открыты — скоро Катя появилась в Бангкоке.
Сказочные королевские дворцы, буддийские храмы и тропическое солнце, отражающееся в позолоте их кровель... Бангкок начала века был потрясающе экзотичен. Но только что приехавшей жене сиамского принца не удалось познакомиться с его достопримечательностями. На целый год Катя сделалась затворницей замка Парускаван: король с королевой отказались знакомиться с ней. Из этого следовало, что в Бангкоке не было ни единой семьи, ни единого дома, где принц мог бы появиться со своей женой.
Хорошо, что Парускаван был окружен большим садом — Катя разводила здесь цветы. В роскошных апартаментах дворца у нее появились любимые уголки, где она старательно учила тайский язык.
Ее выдержка и деликатность заслуживают высшей оценки: Катя нашла в себе силы отойти в тень, не выказывая раздражения, не претендуя ровным счетом ни на что. Понятно, как нелегко это давалось. К тому же у Кати характер был достаточно твердый, самостоятельный и решительный. Разве все прежнее — жизнь в чужом Петербурге без малейшей опоры, поездка на фронт и даже само необычное замужество — не говорит об этом? Таким натурам нелегко дается компромисс, они обычно стараются переломить обстоятельства, а не подлаживаться под них. Остается предположить единственное — поведением не званой бангкокской гостьи руководило глубокое чувство к мужу, желание упрочить союз с ним.
«Блокада» была прорвана неожиданно. Что удивительно, инициатором этого стал не свекор Кати — мужчинам в таких случаях свойственна бОльшая, чем женщинам, снисходительность, — а свекровь. Быть может, именно безупречное поведение невестки — в том, что в Парускаване у королевы были свои «глаза и уши», не стоит сомневаться, — повлияло на ее решение сблизиться с избранницей сына. Как бы то ни было, но в один прекрасный день Лек услышал от матери, что ей хотелось бы, чтобы невестка носила не европейский наряд, а то, что принято у сиамских женщин, — брюки и блузку.
Катя не преминула воспользоваться шансом «навести мосты»: «Не будет ли королева столь любезна, чтобы выбрать материю по своему вкусу?» Через несколько недель Парускаван увидел в своих стенах королеву Саовабху, приехавшую навестить жену сына. Это была безусловная Катина победа...
На одной из фотографий повзрослевшая Катюша Чакрабон-Десницкая, уже убравшая свои знаменитые косы в высокую «дамскую» прическу, изображена с очаровательным малышом в белом мундирчике с погонами. «Я родился 28 марта 1908 года, в субботу, в 11.58 вечера. Точное время известно потому, что отец весьма тревожился, что я появлюсь на свет в воскресенье. Он, как и его брат Вачиравут, родился в субботу, поэтому оба этой цепочке совпадений придавали некоторое значение. Отец следил по часам. Я весьма доволен, что мой первый поступок на этой земле не расстроил его».
Так вспоминал о своем появлении на свет Чула Чакрабон, что значит «Чакрабон-младший», — сын Кати и Лека. Кто был совершенно без ума от радости, так это королева Саовабха: родился ее первый и единственный внук. Чула, вспоминая безудержную бабушкину любовь, признавался, что стал «самым великим ее фаворитом». Бабка-королева полностью сосредоточилась на внуке, не желая принимать во внимание его родителей. Каждый день она должна была видеть мальчика, а когда тот подрос, брала его на ночь в свою спальню.
Король же оказался крепким орешком. Чуле исполнилось два года, когда тот впервые пожелал познакомиться с любимчиком королевы Саовабхи. Свидание превзошло все ожидания. Король растаял. «Сегодня видел своего внука... — говорил он жене, стараясь скрыть волнение. — Я его сразу полюбил, в конце концов он же моя плоть и кровь и внешне совсем не похож на европейца».
Король отнял у себя много счастливых мгновений, потому что, едва познакомившись с внуком и ни разу не увидев своей русской невестки, вскоре умер. На престол взошел старший брат Лека Вачиравут, который официально признал Катю супругой Лека, а Чулу — королевским принцем. Кроме того, воцарение неженатого бездетного брата давало Леку надежду на трон. Екатерина же Ивановна в этом случае становилась повелительницей Сиама...
Безусловно, рождение Чулы, официальное признание брака принца вдохнули в семейную жизнь супругов новую струю. Екатерина Ивановна заняла заметное положение в столичном обществе. Ее дворец Парускаван как бы соединил традиции Европы и Азии. Еду здесь готовили русские и сиамские повара. По желанию любимой жены Лек оборудовал дворец техническими новинками того времени. Он широко принимал гостей, да супруги и сами не засиживались дома. В 1911 году они совершили путешествие по Европе, их радушно встретили в Петербурге. Катя побывала в Киеве, где получила полное прощение от своего единственного дяди, не одобрявшего экстравагантного брака с восточным чужестранцем. Эти радостные киевские дни дали Екатерине Ивановне почувствовать то, что она старалась заглушить в себе: нет, Сиам не мог заменить ей родины, а роскошь Парускавана давила своей вычурностью и пышностью. По сути, заплети она свои волосы в две рыжие, сводившие с ума гимназистов косы и погляди на себя в зеркало, она бы подумала, что ее «сиамский роман» лишь сон. Даже организм Екатерины Ивановны от торгал новую родину. Записные книжки Лека спустя семь лет после брака начинают полниться пометками о нездоровье жены. Порой это вызывает его досаду: жена уклоняется от путешествий, развлечений, ее словно тяготит образ жизни, который вполне устраивает его. Стоило жене сиамского принца покинуть Киев, где все ее помнили как Катюшу Десницкую, как в городе родилась легенда.
Константин Паустовский, хранивший в сердце прелестный облик синеглазой девушки, в своей повести «Далекие годы» спустя почти полвека писал: «Придворные ненавидели королеву-иностранку. Ее существование нарушало традиции сиамского двора... Они решили отравить королеву, поправшую древние привычки народа. В пищу королеве начали постепенно подсыпать истертое в тончайший порошок стекло от разбитых электрических лампочек. Через полгода она умерла от кровотечения в кишечнике. На могиле ее король поставил памятник. Высокий слон из черного мрамора с золотой короной на голове стоял, печально опустив хобот, в густой траве, доходившей ему до колен. Под этой травой лежала Катюша Десницкая — молодая королева Сиама».
* * *
Екатерине Ивановне не было суждено стать королевой Сиама. Но злодеи придворные и битые электрические лампочки были тут ни при чем. То чувство, которое прежде наперекор всему делало Катю и Лека счастливыми, стало тускнеть и истончаться. Драматичность положения Кати усугублялась тем, что семейные нелады застали ее в чужой стране, с чужим языком, без тех людей рядом, которых принято называть «своими».
Самому ли принцу приглянулась принцесса Чавалит, или придворные решили, воспользовавшись моментом, «заменить» чужестранку — неизвестно.
...Миф о якобы ничего не подозревающих женах наверняка придуман мужчинами, сомневающимися в женской интуиции: запах измены Катя уловила со страниц писем Лека. Они догоняли ее в путешествии, в которое она на сей раз отправилась одна. Муж писал о принцессе Чавалит как об очаровательном ребенке. Жена же обнаружила здесь шифрограмму задетого за живое мужского сердца.
Вернувшись, Катя должна была признать: у нее появилась соперница. Пятнадцатилетняя принцесса Чавалит, похожая на статуэтку, грациозная и веселая, действительно могла увлечь кого угодно. Лек, и раньше ничего не скрывавший от жены, писал ей, что проводит время в молодежной компании, где
