был прерван Аскольдом.
— Ой, простите меня, пожалуйста, ой, вы подождите немножечко, — сам своей смелости изумляясь, сказал он, — но вот вы, пожалуйста, если можно, спасибо, чуть-чуть правее подайте. Мне кажется, я вот просто так чувствую, что это будет вернее.
При этих словах вегикел хмыкнул с явственным оттенком презрительности, а Анатоль Максимович приготовился как следует возразить, но тут на сцену выходит Тим, который, помирившись с Марией и для большей верности ее за плечи обняв, как раз в этот момент появился в комнате управления.
— Нет, — своим глубоким голосом сказал и даже провозгласил он. — Надо не просто чуть-чуть правее, а еще чуть-чуть и самую капелечку на запад, я сам скажу, когда надо произвести манеувр.
И если на слова Аскольда Анатоль Максимович собирался интенсивно возражать, то на желание своего сына Тима самолично провести манеувр ответил полным согласием и восторгом.
— Скажи, Тим, у тебя что — чутье? — спросил он.
— Папа, да. — опять же глубоким голосом ответил ему Тим, гордо обнимая Марию, почему-то молчащую безо всякой злобы. — У меня чутье. Я так чувствую.
— Вот кем мой сын будет — звездонавтом первого класса! — заявил в качестве реакции Анатоль Максимович и еще раз отхлебнул из бутылок.
— А я? — поинтересовался Аскольд. — Буду ли я тоже звездонавтом первого класса, как вы думаете, Анатоль Максимович?
Но Анатоль Максимович не обратил внимания на его вопрос.
— Максим! — провозгласил и даже приказал он. — Этот манеувр проведет мой сын Тим.
И Тим скомандовал Максиму совершить прокол пространства-времени, и когда оно прокололось, Максим произнес:
— Хм! Ваш сын, Анатоль Максимович, очень удачно произвел манеувр.
Вот так, случайно и невзначай, находят свое место в жизни большие таланты.
Вместо полной темноты первого режима пространство вокруг них тускло поблескивало разноцветными, хотя и довольно бледными, пятнышками. Тим переполнился чувствами и еще крепче обнял Марию, отчего та немножечко хрустнула, ни слова, впрочем, не возразив.
В обстановке полного восторга и обожания Тим, который очень много от отца знал о проколах, провел еще три-четыре манеувра, в результате которых вегикел наконец выбрался в пространство, сплошь обступленное ногой человека. Максим сообщил координаты, Анатоль Максимович, сильно прищурившись, обнаружил несколько хороших привязок и сообщил:
— Вот теперь добраться до Планеты, Где Все Можно — сущий пустяк. Максим, я передаю тебя в хорошие руки, которые за считанные проколы приведут нас к желанной цели. Значит так, Тим. Доберешься вон до того облачка, за ним налево два прокола по шестьдесят, а потом ищи во втором режиме рыжую майку. Это мой тайный и очень секретный знак. А я пойду отдыхать, потому что сегодня я уже утомился.
Допив из бутылок, Анатоль Максимович отправился в свою спальню на заслуженный отдых, однако отдохнуть ему так и не удалось.
Во-первых, из-за того, что хотя Тим и обладал ярко выраженным глубинным чутьем, однако практических навыков управления вегикелом у него не было и он нуждался в мудром руководителе. Вегикел же, со своей стороны и одновременно в свою очередь, на что-то, совершенно никому не понятное, обиделся и со своими советами к Тиму не приставал. Мол, пожалуйста, Тим Анатольич, распоряжайтесь, а мое дело выполнять и мне глубоко наплевать, Тим Анатольич, на то, что у вас получится в результате.
А в результате Боб Исакович при каждом проколе (их на самом деле получилось не три-четыре, а больше десятка) изводил килограммы антиблевательных таблеток, предупредительно вегикелом ему предлагаемых. Анатоль Максимович таблеток не просил, потому что считал, что таблетки на него не действуют, однако всякий раз в груди у него что-то глухо и болезненно екало, после чего он мучительно просыпался. И чтобы уснуть по новой, Анатоль Максимович дополнительно отхлебывал из бутылок. При полном и неодобрительном молчании со стороны вегикела. Поэтому на следующем проколе Анатоль Максимович просыпался еще более мучительно и стонал.
Когда же Тим добрался наконец до желтой майки, указанной Анатоль Максимовичем в качестве ориентира (она оказалась не то чтобы желтой, а скорей красноватой, но на ней большими буквами было написано: «Секретный знак»), Тиму пришлось бежать к отцу за дальнейшими указаниями.
Анатоль Максимович к этому времени был уже значительно отхлебнувши и перестал очень хорошо оценивать окружающую действительность. Также и его речь стала недостаточно разборчивой для четкого понимания, поэтому Тим вынужден был, даже после консультаций с невероятно официальным вегикелом, вновь и еще раз вновь обращаться к Анатоль Максимовичу за указаниями и для того его еще раз мучительно пробуждать.
Анатоль Максимович такому отдыху был не слишком-то рад и в конце концов распрощался с мыслью хоть немножечко отоспаться. Он был очень зол, но никак не мог определиться с тем, на кого. Для начала он немного поругался с Марией, которая ругалась с ним молча, но от того еще оскорбительней. Потом он попробовал пристать к Тиму, но Тим только отмахнулся, потому что ему куда интересней было с вегикелом, пусть даже и таким официально настроенным. Перепробовав по очереди конфликтные беседы с Аскольдом (изгнанным из комнаты управления за неуместные хихикания при виде оставленных Анатоль Максимовичем секретных знаков) и Бобом Исаковичем, но не преуспев по причине их моментального испуга и убегания, Анатоль Максимович остановился на тоже очень нетрезвом Проспере Маурисовиче, который грозно выражал свое неудовольствие тем, что на нем остановились, и пытался из-под Анатоль Максимовича без потерь выбраться, в результате чего оба свалились на диван и продолжали беседу там, крепко обнявшись.
Во время этой беседы их потревожил Тим, который вышел из комнаты управления чем-то необычайно взволнованный.
— Отец! — необычайно взволнованным голосом воскликнул он. — Там, впереди, Черная Дыра, очень похожая на ту, о которой ты говорил!
Не сразу ему удалось прервать увлекательную, но не очень разборчивую беседу отца с Проспером Маурисовичем, который почему-то настойчиво называл Анатоль Максимовича женским именем Сгалуфа. Но если человек упорен в достижении цели, у него получается все.
Анатоль Максимович туманно посмотрел на своего сына и спросил:
— Ты меня звал, сынок?
— Да, папа, — в который раз воскликнул Тим с волнением уже несколько попритихшим, но зато раздраженно. — Я хотел сказать тебе, что впереди находится Черная Дыра, похожая на ту, о которой ты говорил.
— Дыра? — переспросил Анатоль Максимович.
— Дыра, — подтвердил Тим.
— Черная Дыра? — переспросил Анатоль Максимович.
— Черная, — подтвердил Тим.
Анатоль Максимович немного помолчал, затем задал сыну свой следующий вопрос.
— Скажи, Тим, — произнес он довольно внятно и с подозрительным выражением глаз, — эта Дыра, она что, совсем черная?
— Нет, папа, она черная не совсем, — ответил Тим с нарастающим торжеством в голосе. — Она похожа на ту, о которой ты мне столько раз говорил. Она с теми самыми кружавчиками по ободку.
— С кружавчиками? — еще подозрительнее спросил Тима его отец Анатоль Максимович.
— С ними, — провозгласил Тим и протянул своему отцу руку — мол, пошли, покажу.
И бросив Проспера, Анатоль Максимович резво вскочил на ноги, будто и не пил совсем, а только чуть за компанию пригубил. Лицо его, правда, было той же безобразной для глаза мордой, какую он имел всегда после неумеренного приема спиртных напитков, хотя взгляд, только что безжизненный и тусклый, стал реактивен и устремлен.
— Пошли, сынок, — сказал он Тиму еще не совсем податливыми губами. — Мне надо посмотреть самому.
