регенерации. Потом он срывает полиэтилен со всех запасных фильтров – Рустамзаде говорил, что они и так будут работать. Полиэтиленовый мешок он надевает на голову и под нее сует пластину с регенерацией – он будет так дышать, пока не снизится концентрация угарного газа.
Робертсон открывает конторку на посту. На крышке приклеена фотография из журнала – девушка в купальнике. Чем-то она напоминает ему Свету.
– Вот видишь, – говорит он ей, – мы в отсеке одни. Что делать? Надо стучать! Сейчас попробуем.
Акустики. Рубка акустиков в центральном посту.
– БИП, акустики! Есть стуки в корме!
В центральном немедленно оживает командир. Все тут же в рубке акустиков. Командир выхватывает у акустика наушники, слушает сам. Он смотрит на акустиков и кивает:
– Есть!
Вручая наушники акустиков, командир говорит с сомнением:
– Только что это? Или что-то оторвалось и лупит по корпусу.
– Товарищ командир!
– Да!
– Стуки прекратились!
Робертсон в трюме прекращает стучать.
– Стучу в воду. Кто услышит десятый отсек?
Центральный, командир.
– Есть еще стуки?
– Нет!
– А в каком месте они были? Можно определить?
– Девятый отсек. Кажется, девятый. Ближе к корме!
– А десятый?
– Похоже на девятый, но и десятый тоже может быть!
– Слушайте!
Робертсон в десятом.
– Надо поесть. Надо найти воду. Интересно, сколько времени уже прошло? Часы! Черт! Я же в них нырял в трюм. Они же не должны пропускать воду.
Он встряхивает часы – из них во все стороны летят брызги.
– Так! Часов нет. А. на посту должны быть!
Он находит часы на посту.
– Ух ты! С момента аварии прошло шесть часов? Будто одна минута! Здесь есть цистерна воды. Пить хочется. Шесть часов не хотел, а теперь – хоть умри.
Он находит цистерну, воду, нацедил себе в банку.
– Подожди-ка! Я видел на сто пятом кран. Там должна быть вода.
Он находит и кран и воду.
– Кислород! Комплекты В-64. Они должны быть здесь! Если их снарядить.
Он нашел пятнадцать комплектов.
– Интересно! Мы вроде как в надводном положении. Ну да. Вот и глубиномер – мы в надводном. Валы не вращаются – мы просто стоим.
Робертсон рассматривает девушку на картинке, потом берет постовой журнал, открывает его и пишет в нем карандашом: «Я, лейтенант Робертсон, остался в десятом отсеке. В девятом был пожар. Не знаю, что там с людьми, но переборка еще очень горячая, рука не держит. Но может быть, они отсиживаются в конденсатном колодце? У меня есть вода, кислород от химической регенерации, и я постараюсь найти аварийный запас пищи. И сухари. Я где-то видел целую банку. Пожар произошел шесть часов назад. Я пошел искать еду».
Света врывается в квартиру к Вере Ивановне.
– Вера Ивановна! Он ведь жив?
– Кто жив?
– Робертсон! Саша!
– Деточка.
– Нет, Вера Ивановна, нет! Я знаю, что он жив! Он живой! А все мне говорят. они говорят. Вера Ивановна!
– Девочка, войди и успокойся.
Они уже сидят на кухне.
– Я только что отпаивала тут жену Балаяна и мичмана Деева. Теперь вот ты.
– А я знаю, что он живой, а они все мне не верят!
– Я тебе верю.
– Правда?
– Да.
– Только он меня не любит, Вера Ивановна. Он Катю любит, а она уехала. Вот я к нему и пришла. Так нельзя, да, Вера Ивановна?
– Это нечего. Он разберется. А если не разберется, то значит, недостоин он тебя вовсе.
– Вы не понимаете, Вера Ивановна, я-то его люблю.
– Вот и хорошо, деточка, выпей морс. Брусничный.
Робертсон в отсеке.
– Температура переборки сто градусов. Надо еще раз окунуться в трюм.
Робертсон кидается в трюм, потом он вылезает.
– Надо обойти отсек. Надо все время обходить отсек.
Обойдя отсек, он садится на пульте и приваливается к стенке – она прохладная. На минуту он забывается. Ему мерещится какая-то страшная рожа, что-то промелькнуло – что-то с хвостом.
Робертсон взвивается вверх – он не один в отсеке. Аварийное освещение слабое, он включает аварийный фонарь и исследует отсек метр за метром. В самой корме, в углу он видит две светящиеся точки – на него смотрят два глаза. Лоб его покрывает испарина. Потом на свет выходит кот.
– Васька! Ты-то как здесь оказался?
Васька в руки не идет. Предпочитает соблюдать дистанцию.
– Интересно, как ты тут выжил? Тут же температура была сто градусов! А-а-а, понимаю! Ты спрятался ближе к корпусу, а корпус-то холодный. Там и вода есть – конденсат на стенках. Ох и хитрый же ты, Васька!
Робертсон возвращается на пост, приваливается к стенке, закрывает глаза и улыбается – он теперь не один.
Через какое-то время он забывается – он уже больше суток не спал. Как только глаза смыкаются, так немедленно кто-то трясет его за плечо – перед ним стоит Балаян, а рядом с ним – его матросы.
– Что же ты, Робертсон, переборку на болт не закрыл?
– Я закрыл.
– Как же, по-твоему, мы сюда вошли?
– А как. был же пожар.
– Был пожар, мы с ним дрались.
– Но вы же все умерли? Или нет? Вы не умерли?
– Пойдем с нами, Саша Робертсон, там лучше.
– Где это «там»?
– Так, откуда мы за тобой пришли.
Балаян протянул ему руку, Робертсон уже было подал ему руку, но потом отпрянул.
Он открыл глаза – в отсеке никого не было. Он немедленно обежал все – никого.
– Черт! – он привалился к стене. – Привиделось! Ятак с ума сойду! Здесь где-то должна быть еда!
На корабле эвакуация. К лодке подошли теплоходы – экипаж переходит на них.
– На лодке остается аварийная партия и в каждом отсеке по вахтенному! – говорит командир старпому.
