— Как сказать. Как на всякой войне: и страшно бывает, и грустно, и даже весело. Это же жизнь, только в других условиях, в более экстремальных.
— И что этим афганцам надо, не понимаю? — комдивша артистично подняла плечи вверх
— Уместно сказать было бы, что мы там забыли, — ответил Бурцев.
— Ну, как же! Они революцию сделали, народ освободили и попросили нас помочь, а теперь наших ребят убивают.
— Ну, это не совсем так.
— Брось ты эту политику, Лиза, — сказал комдив, — давайте подымем бокалы за нашего виновника торжества. — Комдив взял бокал, и все затихли.
— Давайте выпьем за молодого подполковника, — начал он, — и за ваш прекрасный дружный коллектив. Командование всегда верило, что полк, возглавляемый сидящими вокруг этого стола офицерами, будет одним из лучших полков. Для этого всё у вас есть. Конечно, не будем скрывать, что мы ругали ваш коллектив за ряд недоработок. Не будем греха таить, слабоват ваш командир полка, не потому, что он плохой человек, а слаб здоровьем. Мы усилили ваш полк, и вот, с приходом Василия Петровича положение дел стало намного лучше. Полк растёт на глазах. Мы надеемся, что в будущем Василий Петрович возглавит ваш коллектив, и полк станет одним из лучших полков не только в дивизии, но и в округе. Для этого у вас есть все предпосылки.
Он поднял бокал и чокнулся первым с Бурцевым, а не с Туровским. И все понеслись со своими бокалами к комдиву и Бурцеву, забыв про Туровского.
— Как же так, — думал Бурцев. — Они меня принимают за командира полка. О, как лжив и льстив человек! Как они могут говорить такое при живом командире. Колесников не виноват, что лежит в госпитале, и здоровье не позволяет ему тут быть на этом застолье. Он назначен на эту должность приказом министра и только приказом министра может быть снят или переведён на другую должность.
Ещё несколько раз поднимали бокалы за звёздочки Туровского. Наконец,
насытившись, сделали перерыв. Мужчины расположились группками и стали курить. Комдив и начпо с жёнами пошли по дорожке, протоптанной вглубь леса.
Зазвенела музыка. Возле палатки закружились пары. Бурцев подошёл к стоящим возле палатки заместителям командира полка. Зампотылу достал пачку сигарет и протянул Бурцеву.
— Закуривай, Василий Петрович.
— Спасибо, я не курю.
— И давно так?
— Почти всю свою сознательную жизнь. Пробовал в Афганистане, когда уж слишком кошки скребли. Но, это было так, баловство. А, чтобы серьёзно, то никогда.
Бурцев каким-то чувством ощутил, как изменилось отношение к нему после тоста комдива. Даже старый зампотылу раньше его называл Вася, а теперь по имени-отчеству. Какое-то чувство недоверия и полоса отчуждённости пролегла между ними. Зампотылу стоял полуоборотом к нему и демонстративно вёл беседу с Туровским.
— Красивая дочь у комдива, — сказал Туровский.
Если ещё будет практичная как мама, тогда тушите свет, — сказал зампотылу.
— А, что мама практичная?
— О, Саша, ещё какая. Я в дивизии с лейтенантов, скоро увольняться буду, так что все тут повидал. На моих глазах многие выросли, в том числе и комдив. Он командиром танковой роты был, вечно грязный ходил.
— Ты, что, Владимир Владимирович, с ним в одном полку служил? — спросил Туровский.
— Да, я был начпродом, а он командир роты. Такой же, как и он, раздолбай, у него и старшина был. Солдат приедет из отпуска — его забудут на довольствие поставить. На совещании настучу командиру полка, он их как коз дерёт. А теперь он меня. Ха. Ха… Ха.
— Вспоминает старое? — вмешался в разговор Бурцев
— Нет, ни разу не вспоминал, — ответил зампотылу, не поворачиваясь лицом к Бурцеву. Она работала в городе в ателье, со штаба армии генеральшам наряды шила. Генералы Толика двигали. У неё, знаешь, сколько знакомых в Москве. Она свою дочку в ВУЗ вмиг устроила и папашу, наверное, скоро генералом сделает.
И тут до Бурцева дошло, к чему этот произнесённый тост и появившееся отчуждение офицеров к нему. «Наверное, офицера, пытавшегося сделать карьеру через сватовство к дочери комдива, не стал бы уважать и я» — подумал Бурцев.
У солдатской кухни, помешивая черпаком, колдовал повар. Запах свежей ухи разносился по всему лесу. Это полковые умельцы ещё на утренней заре сетями наловили щук и окуней, и сейчас полковой повар завершал начатое им дело. Наконец уха была готова и Туровская стала приглашать гостей к столу. Две девушки официантки разносили в тарелках дымящуюся уху. Банкет продолжился. После ухи гостей потянуло на танцы. Нежный и тонкий запах ухи ушёл и вместо него разносился запах поджаривающегося на углях шашлыка. Комдив приложился к бутылке. Начпо увлёкся молоденькой женой начальника клуба полка, и всё время тащил её танцевать. Бурцев пригласил Любу на танец.
— Где вы учитесь? — спросил Бурцев.
— В Москве, в инязе.
— В прекрасном городе учитесь, — сказал он.
«Облака вокруг.
Купола вокруг.
Надо всей Москвой-
Сколько хватит рук».
— Нет, не так, — засмеялась она.
«В дивном городе сем.
В мирном городе сем
Где и мертвой мне
Будет радостно».
— Вы, наверное, москвич?
— Нет, не москвич. Учился в Москве, почти пять лет прожил в первопрестольной. Любите Цветаеву?
— Обожаю, и не только её. Боже, как я люблю стихи Окуджавы. Его песни, это что-то не-земное. «Эта женщина в окне в платье розового цвета».
— Это он о вас писал стихи, — Бурцев улыбнулся.
Люба взглянула на рукав розового платья и застеснялась. Лицо ее покрылось румянцем. Боковым зрением он заметил, что за ними следят две пары глаз: комдивши и жены начпо.
Чтобы сгладить неловкость, Бурцев продолжил:
«Потому, что на земле
Две дороги, та и эта».
Но в это время закончилась кассета в магнитофоне, и он вынужден был отвести Любу к тому месту, где стояли комдивша и Алла.
Елизавета Павловна поняла, что дело сделано и является только помехой, решила уехать домой, а Любу оставить здесь. Но к Любе, как ненужный репей, цеплялся подвыпивший парторг, почему-то оказавшийся без жены.
— Алла, мне кажется, нам пора ехать, а то мой скоро налижется, а твой за молоденькой ухлёстывает, того и гляди, в кусты поведёт. Женщины взяли своих мужей и направились к машинам.
— Василий Петрович, — сказала Алла, — мы на вас Любашу оставляем. Просим доставить в полной сохранности. Шутливо погрозив пальцем, она улыбнулась.
— Привезём, все будет в полном ажуре, — кричал пьяный парторг.
— А мы вас и не спрашиваем, — раздражённо ответила комдивша, — мы оставляем Любочку под ответственность Василия Петровича.
— Не беспокойтесь, я лично привезу домой, — не понимая сути дела, вмешался Туровский. Бурцев всё понял, улыбнулся.
