Сыновей… Если они были, то, может быть, уже вдавлены гусеницами наших танков в землю или здесь, у Одера, или раньше — под Сталинградом. Он должен считать виноватым за свою судьбу Гитлера, фашистов, обманувших его, народ.
Вот и лес. Василий склонился к баранке. Я тоже смотрю только вперед. Поворот. Уже близко то место, где мы встретили вражеских солдат. На снегу по-прежнему виден один-единственный след нашей машины. Он вырисовывается в свете фар. Василий не сбавляет скорости, он понял меня по взгляду. Приближаемся и видим: в кювете перевернутый грузовик, дальше — второй. Ветровые стекла пробиты пулями. Рядом с машинами — несколько трупов.
Я не могу остановиться и узнать, чьи это грузовики. Нельзя еще раз испытывать судьбу. Я сообщу об этом нашим в первом же населенном пункте. А сейчас дай скорость, Василий! Такая участь — трупами лежать на снегу — была предназначена и нам. След других оборвался здесь. Наш пока стелется дальше. Нас ждут, Василий, десятки летчиков. Надо торопиться, чтобы воевать, добивать врага.
В Ченстохов мы вернулись в полночь. Утром вся дивизия перелетела на новую базу у Крейцбурга. В середине дня я отправился на передний край. Когда у летчиков есть удобный аэродром, «Тигр» не должен молчать.
Генерал А. С. Жадов, приняв меня в своем штабе, расположенном в домике над Одером, назвал самыми важными позиции корпусов Родимцева и Бакланова. Имена этих командиров напомнили мне о битве на Волге. Они стяжали себе громкую славу. Здесь их полки тоже отличились при форсировании Одера и в боях за плацдарм. Нашим летчикам надо было достойно поддержать прославленных пехотинцев. Мой КП на земляной дамбе. Поставив автомашину под деревом, я нашел местечко с широким обзором. Отсюда далеко видно. Внизу, на берегу, солдаты загружают лодки для переправы. Под облаками и выше их беспрерывно гудят самолеты. В моих наушниках, не умолкая, кричат, зовут, приказывают, ругаются. Вражеская авиация пытается превратить Одер в рубеж решающей битвы: на наш плацдарм идут «фокке-вульфы» с бомбами под крыльями. У немцев заметная нехватка бомбардировщиков. Они заменяют их истребителями- штурмовиками.
С нашего аэродрома поднялась группа Цветкова. Я связался с ней на подходе. Через несколько минут наши самолеты прогудели надо мной, мелькнув в просветах облаков. С земли я раньше заметил «фокке- вульфов» и сразу же навел на них Цветкова. Наши молниеносно вынырнули из-за облаков. Атаковали всей восьмеркой.
Рвутся бомбы, режут воздух пулеметные очереди. Два «фокке-вульфа», загоревшись, пошли к земле. У противника нет ни преимущества в высоте — она за нашими, ни численного перевеса: их шесть, наших восемь. Они бегут с поля боя, прижимаясь к своей земле. Но собственные стены им не помогают.
Вот один бросился наутек почему-то не на запад, а в нашу сторону. Очевидно, рассчитывал таким маневром быстрее скрыться. Цветков действительно не заметил его. Я подсказал ему, и он сразу погнался за «фоккером».
Два самолета — вражеский и наш — приближаются ко мне. Вижу, как Цветков подстраивается для атаки. Очередь. Снаряды рвутся на земле, рядом со мной. «Фоккер» прет прямо на меня. Цветков бьет по нему, и мне приходится прижаться к дамбе.
— Подойди ближе! — кричу Цветкову. — Разве так?..
Закончить фразу не понадобилось: «фокке-вульф» задымил и тут же грохнулся на землю. Позади, за дамбой, грянуло многоголосое «ура». Я посмотрел на дамбу и замер: там стояла большая группа пехотинцев и следила за моими действиями. Трижды Герой на переднем крае — это ведь зрелище, все забыли о переправе. А тут еще воздушный бой разразился над ними. Было на что посмотреть. Я хотел сказать ребятам, чтобы они разошлись, — ведь река еще просматривается противником, но они начали аплодировать.
Вдруг послышался свист снаряда. Взрыв, за ним второй, третий… Теперь все бросились кто куда. Доаплодировались… Я остался на своем месте: неудобно летчику бегать от снарядов…
Час спустя ко мне пришел связной от командира дивизии Бакланова. Этого молодого, красивого, уже прославленного на войне генерала, в прошлом известного спортсмена, я знал и раньше, но совсем не подозревал, что он находится здесь, рядом. Зачем я понадобился ему?
Я нашел комдива в полуразрушенном доме. Бакланов встретил меня очень радушно.
— Я пригласил вас пообедать, — сказал он, — но, к сожалению, обед не может состояться. Из-за вас в мой КП попал снаряд. Он, как видите, не пощадил ни дома, ни кухни, ни повара.
Беседуя о положении на плацдарме, мы невольно следили за тем, как с потолка продолжала осыпаться «растревоженная» штукатурка. Бакланов рассказал мне об успешном продвижении наших войск в районе Бреслау, о том, что туда направляется часть сил танковой армии Рыбалко. «Если так, ~ подумал я, — скоро и нас туда перебросят».
Через несколько дней я возвращался на аэродром у Крейцбурга по памятной лесной дороге. Движение машин, дымки над домами в деревне, жители на улицах — первые признаки жизни совсем изменили этот уголок.
Дивизия получила новую задачу: прикрывать боевые действия армии генерала Коротеева севернее Бреслау. Даже по начертанию линии фронта на карте можно было сразу догадаться, что нас посылают на ответственный участок: острый клин, нацеленный на Дрезден, глубоко раскалывал позиции противника. Здесь фашисты будут, конечно, воевать с особым ожесточением.
Генерал Коротеев, когда я прибыл к нему, подтвердил мои догадки. Немецкие войска пытаются прорваться к городу Лигницу, сосредоточивают силы для контрнаступления с целью окружить нашу выдвинувшуюся далеко вперед группировку. Битые генералы, видимо, вспомнили, что они когда-то в начале войны (это было так давно!) неплохо умели окружать, брать в «клещи».
— Как у вас аэродром? — спросил Коротеев именно о том, что занимало мои мысли во время нашего разговора.
— Утром ничего, днем подтаивает.
— Надо искать бетонированную полосу, иначе вы нам не помощники.
— Верно. Но где ее взять?
Передний край теперь особенно нуждался в прикрытии истребителями. Противник уже смирился с нашим преимуществом в воздухе, он не пытался возвратить его, у него не было сил для больших сражений. Но он не уступал без боя рубежи на своей земле. К нашим позициям то и дело шли парами, четверками, шестерками «фоккеры», нанося удары бомбами по артиллерии, окопам, обстреливая с малых высот. Враг изматывал нас, на что-то надеясь, возможно на то «чудо-оружие», которое продолжал обещать армии Гитлер.
Находясь на КП на переднем крае, я на себе испытывал частые штурмовки «фоккеров». Вызывал туда из дивизии группу за группой. Летчики готовы были беспрерывно находиться в воздухе — никто не щадил себя, не считал своих вылетов. Но в эти дни самым лютым врагом стала февральская оттепель. Колеса шасси увязали в грязи, машины ломали «ноги», винты. Это обрекало на бездействие.
Сначала мы попытались использовать на нашем аэродроме у Крейцбурга узенькую шоссейную дорогу. По ней нельзя было ни взлететь, ни приземлиться, но если бы расширить ее… Снимали плиты с тротуаров, подбирали кирпич из разрушенных домов, на фронтовой воскресник вышли техники, летчики, все подразделения БАО… Но большая, трудоемкая работа оказалась почти бесплодной — полоса вышла практически малопригодной. К тому же самолеты, свернув с нее, утопали в грязи.
А фронт ждал истребителей. На нашем направлении свободно разгуливали «фокке-вульфы» и «мессершмитты». Когда на переднем крае рвались бомбы, я слышал от пехотинцев одни укоры.
Возвращаясь в дивизию по широкой автостраде, я вдруг подумал, что можно посадить самолеты прямо на ней. Чем чаще попадались прямые участки дороги без мостов и других препятствий, тем больше я убеждал себя в реальности такого необычного выхода. Меня поддержал генерал Красовский.
Ночью команда отправилась на поиски подходящего места на автостраде. Только получили от нее сообщение, я со своим ведомым отправился на новый «аэродром».
По автостраде изредка пробегают машины. Изредка потому, что она где-то у Герлица обрывается окопами переднего края. Мы летим над дорогой, ищем перекрытый отрезок, но его нет и нет. Наконец находим прямо на асфальте посадочный знак, рядом с которым проносятся машины.
Что ж, надо выбирать момент и приземляться. Я пошел на посадку первым, Голубев — за мной. Только
