Докладываю Заеву о нашем боевом вылете. Откровенно сказал, что Паскеев не оправдал себя в должности заместителя. Группой в бою руководить не может. Он психологически надломлен, загубит и себя, и других летчиков. Но командир полка не согласился с моими выводами. Мотивировал это тем, что известен пока единственный случай неудовлетворительной его работы и, возможно, мотор на самолете был действительно неисправен.
В общем, все осталось по-старому. Однако я решил не пускать Паскеева на боевые задания в ближайшие дни. Надо было дать возможность летчику отойти от полученной травмы.
Горечь о погибших летчиках лежала на сердце. Она звала в бой, вызывала ярость, А боевая обстановка становилась все напряженнее. Вскоре полк потерял еще одного молодого летчика. В тяжелом бою с большой группой Ю-87, прикрытых истребителями Ме-109, шестерка под командованием Вадима Фадеева сбила три бомбардировщика и два истребителя. В схватке погиб младший лейтенант Маметов.
Победа над опытным врагом доставалась кровью. Однако с каждым вылетом и с каждым боем молодые летчики становились все опытнее, меньше делали ошибок, чаще одерживали победы.
В тот день на боевые задания четверка Фадеева вылетела ранним утром. В группе было двое молодых летчиков. При подлете к линии фронта Фадеев связался по радио с командным пунктом.
– «Тигр», я – «Борода»! Иду на работу! Сообщите воздушную обстановку.
– На подходе группа противника. Будьте внимательны!
Вадим Фадеев взял себе позывной «Борода». Этот позывной соответствовал и его внешнему виду. Услышав его, сразу же представляешь улыбающееся лицо Вадима с внушительной бородой-лопатой.
– «Тигр», я – «Борода», противника вижу. Атакуем! Группа Ю-88, прикрытая «мессершмиттами», была атакована сверху. Удар был удачным: загорелись две вражеские машины. Потеряв ведущего Ме-109 и ведущего группы бомбардировщиков, самолеты противника со снижением развернулись на запад. Ю-88 сбил один из молодых летчиков. Это была его первая победа.
Чуть позже на боевое задание вылетела и моя восьмерка. Патрулировали на больших скоростях, маятниковым методом. Вскоре столкнулись с десяткой Ме-109. В сложном бою – а в группе было несколько молодых летчиков – мы сбили трех «мессеров». Этим же составом вечером мы провели бой с восьмеркой немецких истребителей. Сбили пять Ме-109. В этих двух боях я уничтожил три вражеских самолета. Молодые летчики дрались смело, напористо. Так в боях рождались будущие асы.
Анализируя действия вражеских истребителей, пришел к выводу: они стали приходить к линии фронта на большей высоте, чем раньше. Стало труднее вести бой. Сказывалось и то, что мы летали без кислорода. Уже при небольшой перегрузке на маневре темнело в глазах. Это ставило нас в неравное положение относительно противника. И не только в бою, но и при поиске. На большой высоте, испытывая кислородное голодание, наши пилоты вступали в бой уже утомленными. Этого допускать в дальнейшем было нельзя. Ведь было все для обеспечения полетов на больших высотах. Сказывалась беспечность со стороны инженерного состава полка и командования батальона аэродромного обслуживания. Наши самолеты попросту не заряжали кислородом.
Продумав все это, я решил принять меры. Под вечер встретился с инженером полка по вооружению Жмудем. Разговор начал, как говорят, без дипломатии.
– Почему наши самолеты не заряжают кислородом? Противник стал летать выше, и вести с ними бои без кислорода мы уже не можем.
– Указаний о зарядке самолетов кислородом не было. Если это требуется, то примем меры.
– Если завтра в самолетах не будет кислорода, то летчики устроят вам лично… сабантуй.
– Договорились, Александр Иванович! Кислород будет.
Конечно, все было не так просто. Нужно было организовать доставку на аэродром баллонов с кислородом, тщательно выверить все этапы заправки, проверить и постоянно поддерживать в исправном состоянии систему в самолетах. Но к чести технического состава следует сказать, что и эту задачу решили успешно. На следующий день мы летали с кислородными масками. Самочувствие летчиков на больших высотах стало нормальным, а значит, и вести бой они способны более решительно.
Боевая жизнь ставила и другие проблемы. Боекомплект патронов и снарядов был рассчитан с учетом скорострельности каждого типа оружия на восемь секунд беспрерывной стрельбы. Опытный летчик, а это, как правило, хороший стрелок, воздушный снайпер, одновременно использовал все оружие – пулеметы и пушку. Он мог сбить до трех-четырех вражеских самолетов за один вылет.
Однако первые бои показали, что мощную пушку (калибра 37 мм) мы использовали плохо. Часто возвращались после продолжительного боя с неизрасходованным пушечным боекомплектом.
Главная причина – неудобное расположение кнопки спуска. Она была сверху ручки управления самолетом. Чтобы нажать ее, надо было несколько вывернуть ладонь руки. Это сбивало сам процесс прицеливания. Но особенно отрицательно сказывалось при стрельбе на пилотировании с перегрузками. Управление всем оружием необходимо было переделать, выводить спуск пушки на гашетку пулеметов. Разговор по этому вопросу у меня как-то состоялся с инженером Жмудем.
– Скоро вам придется складировать снаряды, – говорю ему.
– Как складировать? Я что-то вас не пойму.
– А вы поинтересуйтесь, почему летчики из боя привозят все или почти все снаряды, а пулеметные контейнеры пусты?
– Сам до сих пор понять не могу, почему летчики в бою слабо используют пушку? Да и оружейники докладывают об этом.
Я рассказал, что при стрельбе неудобно нажимать кнопку пушки. И посоветовал подумать, что можно сделать.
– В порядке эксперимента на моем самолете переделайте спуск всего оружия на пулеметную гашетку.
– Но по инструкции этого делать нельзя.
– Мой дорогой инженер, летчики ведут бой, а не конструктор. Переделайте немедленно на моем самолете, а затем на истребителях нашей эскадрильи. За это вам спасибо скажем.
Видимо, я убедил инженера.
– Сейчас соберу технический состав, продумаем схему, определим объем работы. Полагаю, что сделать это можно. Но вы уж на себя возьмите разговор с начальством.
Вскоре я опробовал стрельбу с гашетки. Все действовало хорошо. В дальнейшем у нас не было забот с этим вопросом.
Через несколько дней, отработав задание по прикрытию войск на линии фронта, полк перебазировался на подсохший грунтовый аэродром у станицы Поповическая. Здесь уже стоял 45-й авиаполк нашей дивизии. А в станице обосновался штаб соединения. Тихая станица заполнилась военными с авиационными знаками различия.
Летчики разместились по хатам, утопающим в цветущих фруктовых деревьях. После Краснодара условия здесь были, как говорится, царские. Мы скоро забыли наше размещение в полуразрушенном складе. Там мерзли по ночам. Отдых утомленных в боях бойцов нарушался взрывами бомб. Их часто сбрасывали одиночные ночные бомбардировщики. Да и стрельба зенитчиков по ночам мешала. А здесь другое дело.
Вскоре после перебазирования я зашел в штаб батальона. На этот раз по сугубо личным делам: пытался выяснить, нет ли данных, где находится воинская часть, в которой должна служить Мария. Меня не покидала надежда, что она, как и я, тоже где-нибудь на Кубани. Но сообщения не обрадовали. Вблизи такой воинской части не было.
В свободное время между вылетами и по вечерам меня не покидали мысли о ее судьбе. Казался очень далеким тот день, когда, расставаясь, мы обещали оставаться верными нашим чувствам. И почему-то она не пишет, как мы условились? Сомнений во взаимной верности у меня не было. Я твердо знал, что Маша ждет нашей встречи. У нас возникло настоящее и серьезное чувство, и оно не боится разлук. Оставалось только верить и ждать.
Я был убежден и в том, что боевая обстановка с ее страданиями и кровью обостряла у воинов такие качества, как порядочность, чувство дружбы и верности. У меня всегда глубокую неприязнь вызывали те, кто наносил обиду, унижал достоинство и порядочность женщин-воинов. Надо верить в лучшие чувства.
