— Я думаю, что связи Бена Фискетти — это обоюдоострый меч. Я думаю, они могут сильно поранить его, если мы правильно взмахнем мечом. Но он может и нас поранить.
— Каким образом? — спросил Донни Элдер.
— Много способов. Мы не имеем представления о том, сколькими нитями «Даунтаун: ипотека и облигации» опутали город. Влезая в частично скрытые операции, мы походим на муху, пытающуюся забраться по паутине в самое логово паука. Никто не знает, когда нажмут на спусковой крючок и паук вцепится в вас.
— Образно, — резко сказал Донни, — но, черт побери, почему ЮБТК должен бояться какой-то кучки стряпчих по темным делам, вроде этих?
— Хороший вопрос, — одобрил Палмер.
Билл Элстон выждал с минуту. Палмер наклонился вперед и указал водителю на поворот в сторону Сорок второй улицы. Он намеревался отвезти Донни Элдера на Центральный вокзал, а затем Билла Элстона — домой. В район восточных пятидесятых.
— Я спорю, исходя не из реальных фактов, — признал Элстон, — а из подозрения, из того, что я слышал и читал, у меня нет для суда достоверных свидетельств. Возможно, от недостатка знания и страха. Но я знаю, что то, что для нас — типичная деловая сделка, доллары и центы, переговоры и контракт, на все это подобные люди смотрят по-другому. Они смотрят на это настолько по-иному, что время от времени людей находят убитыми в креслах парикмахерской. И я не могу называть подобные вещи игрой по нашим правилам.
«Еще одно хорошее замечание», — подумал Палмер.
— А что ты думаешь, Донни?
— Я не думаю, что мы должны бояться кучки воскресных развозчиков молока по домам. Эти люди существуют, но я не считаю, что они более могущественны, чем любые другие трусливые воры. Это все романтики-журналисты раздули их значение. Они могут быть страшны, как черти, в своей среде, но укажите мне хоть на один случай, когда бы они вышли за пределы своего милого круга и стали соперниками для кого-нибудь постороннего. Для нас, например.
— Вот и Центральный вокзал. У вас есть подходящий поезд?
Донни взглянул на часы.
— Через десять минут. Премного благодарен. Продолжим дискуссию завтра?
— Обязательно.
Палмер и Элстон наблюдали за тем, как Донни пересек площадь и исчез в здании вокзала. Водитель направился по Сорок второй улице и остановился перед семафором, чтобы свернуть на Мэдисон- авеню.
— Думаете, он попал в точку? — спросил Палмер Элстона, все еще пытаясь высечь искры, сталкивая одного молодого человека с другим.
— Не думаю. Может быть, так было до войны. Возможно, на протяжении нескольких лет после войны. Но теперь уже все по-другому. Эти люди больше уже не трусливые воришки, какими их помнит Донни со времен своего детства.
— Откуда вы знаете?
— Не знаю. Сужу об этом с ваших же слов.
Палмер задумчиво кивнул.
— Я все еще новичок в этом городе, Билл, во многом все еще — деревенский парень. Может быть, мы понимаем эти вещи по-разному.
— А вы из Чикаго? Я как-то упустил из вида.
— Чикаго — это не Нью-Йорк.
— Но Чикаго держит первенство по организованной преступности, это хрестоматийно.
— Все обстоит не совсем так, как вы думаете. Чикаго уже анахронизм, Билл. Это последний из числа воровских больших городов в стране. Абсолютно последняя твердыня гигантского повсеместного жулья. Ни в одном другом городе воровская банда так не перекупила полицию, политиканов, не возводит непреодолимые препятствия для общественного расследования. Все построено на денежных сделках. Нельзя утверждать, что в Нью-Йорке все обстоит так же.
— Не так открыто, но…
— Это моя точка зрения, Билл. Десятилетний ребенок может понять, как все обделывается в Чикаго, потому что там все открыто. В Нью-Йорке коррупция в глубоком подполье, нужно быть очень проницательным человеком, располагающим огромной информацией, чтобы найти концы.
— Я не являюсь таким человеком, — сказал Элстон с некоторым сожалением. Он молчал, пока лимузин поворачивал на восток по Пятидесятым улицам в сторону его дома. — Но я полагаю, что нью- йоркская коррупция такая же жирная, как в Чикаго, — добавил он с некой мрачной гордостью.
— Может, даже жирнее. — Палмер помахал рукой по воздуху между ними, словно разгоняя свесившуюся с потолка паутину. — Но нам важно знать, не насколько жирнее, сейчас нам важнее знать, как далеко можем мы протолкнуть сделку с Народным банком в свою пользу. Насколько преступны связи Фискетти? Насколько ужасны последствия, если мы раскроем их? Достаточно ли они преступны, чтобы позволить нам сократить свою цену на миллион или даже два миллиона долларов? И если так, можем ли мы настоять на новых торгах?
Молодой человек повернулся к Палмеру и взглянул на него с некоторым удивлением.
— Знаете, — сказал он, — когда вы пришли в банк впервые на такую высокую должность, масса людей размышляла, почему вам было отдано предпочтение перед теми, кто уже принадлежал к элите ЮБТК.
— И что же?
— Теперь я знаю, почему.
— Почему?
— Вы обладаете… — как бы выразиться, чтобы не проявить неуважение — инстинктом убийцы. Я полагаю, ЮБТК нуждается в таком.
— Я? — Палмер отмахнулся от такого двусмысленного комплимента. — Ведь я — простой деревенский парень.
Лицо Элстона покраснело, и он снова умолк. Лимузин медленно пробирался сквозь возросшее уличное движение.
— Жена ждет вас дома так рано? — неожиданно спросил Палмер.
— Ее еще нет дома.
— Почему?
— Она работает. У нас еще нет детей, и пока мы заведем… — голос молодого человека понизился. — Она работает в сберегательном банке.
— Да? У наших смертельных врагов?
Оба мужчины рассмеялись. Острая борьба между сберегательными и коммерческими банками, вроде ЮБТК, прекратилась в прошлом году в результате закона, который не понравился ни одной стороне, но который предоставлял обеим достаточно широкие полномочия для открытия филиалов.
— Чем она там занимается?
— Общественными связями. У себя дома в Кливленде она работала репортером в газете.
У Палмера мурашки по затылку пробежали.
— Да? A-а… позвольте спросить, сколько лет вы женаты?
— Скоро будет пять.
Палмер напрягся, выпрямился, словно готовясь выдержать удар. Ему потребовалось некоторое усилие, чтобы откинуться на сиденье.
— Кажется, одна из девушек ЮБТК работала там когда-то, — произнес он как бы между прочим.
— Джинни Клэри? Она — босс моей жены.
— И как она?
Палмер вглядывался в лицо молодого человека с той же самой скрытой напряженностью, с какой в дни войны всматривался в лица подозреваемых.
Как мастерски ему удалось замаскировать свою тревогу, когда за небрежным, безразличным
